שרייבער צבי אייזנמאן
Еврейский писатель Цви Айзенман родился в 1920 году в Польше. Живет на севере Израиля, в
киббуце Алоним возле Кирьят-Тивона. Лауреат премии имени Давида Гофштейна
и ряда других престижных литературных премий.
"Форвертс" (Нью-Йорк), осень 2002 года; "Новости недели", июнь 2003 г.
Цви Айзенман
Перевод с идиш Григория Кановича
ЕВРЕИ-КУКЛЫ
В Польше не осталось евреев. Но на одном из рынков Варшавы они имеются в продаже. Там торгуют евреями-куклами, сработанными не топорно, не абы как, а весьма искусно. И цена договорная.
- Шутки в сторону, - говорит продавец. - Эти куклы вам не какая-нибудь халтура. Мне обидно, когда покупатели начинают торговаться, пытаясь выгадать злотый-другой. Тот, кто хоть немного смыслит в искусстве, знает, какой требуется талант для того, чтобы смастерить их не только "точно" и достоверно, но и со свойственными каждому из них черточками.
Продавец каждое воскресенье расставляет своих "евреев" по росту и по профессиям на рынке, открытом в утопающем в зелени столичном парке. Вокруг шелестят вековые деревья. Благоухают цветы и пахнет скошенной травой.
Кукольник терпеливо ждет покупателей. Его "евреи" послушно стоят на большой деревянной скамье, не толкают друг друга, не шумят, не переговариваются на своем причудливом языке. Такое впечатление, как будто дремлют или бодрствуют, смежив веки, - им приказали стоять, и они не ослушались, стоят, не шелохнутся.
Вот портняжка - иголка в руке, в иголку вдета нитка, через плечо перекинут сантиметр...
Вот сапожник - башмак на коленях, молоток, шило...
Вот кантор - на нем священный плат с кистями в черно-белых полосах. Рот открыт, через миг польется то ли "Кол нидрей", то ли песенка про бедняжку, засидевшуюся в девках, то ли плач про соседа, который бродит по заснеженным польским деревням и шьет для крестьян овчины, бродит, бродит и замерзает в чистом поле.
Вот еврей со скрипочкой (со скрипочкой, да-да, с похожей на вяленую рыбу скрипочкой). Сам Бог велел, чтобы там, где евреи, одному непременно быть со скрипочкой, кажется, ее струны вздыхают по-еврейски, и вздохи их пьянят и кружат голову, как вино.
Вот старая укутанная в огромную шаль еврейка с платком на голове чинно несет на продажу надменного гуся в плетеной корзинке.
Вот молоденький раввин с раскрытым молитвенником -задрал голову к небу и, гладя дрожащие пейсы, застенчиво просит у Господа, чтобы Он растолковал ему какой-то стих в Писании.
Вот близоруко высматривает кого-то на пороге своей лавчонки бакалейщик в заломленном картузе и летнем пальтеце с распахнутыми полами.
Вот адвокатишко в "умных" окулярах, он только что "продул" в суде свое дело.
Вот доктор в белом халате со стетоскопом.
Вот носильщик с обмотанными вокруг бедер веревками - ждет не дождется, когда кто-нибудь наймет его "плечи", чтобы взвалить на них груз.
Вот невеста в подвенечном платье. Щеки пламенеют, как розы, обручальное кольцо ей на палец наденет кукла-смерть в черном фраке и в таком же черном цилиндре.
Замыкает строй мальчик. Носатый еврейский мальчик. Боже мой, боже мой, еврейский мальчик!
Куклы неподвижны, на их лицах ни боли, ни печали, все "евреи" привлекательны, миловидны – зачем травмировать и отпугивать покупателя! Может, кто-то подойдет и купит. Купит, принесет домой, поставит куда-нибудь на видное место - на полку, на буфет с баром - и, может быть, во время семейного торжества, когда за стол усядутся домочадцы и гости, виновато покажет на свою покупку и с печальной улыбкой промолвит:
- Помните, панове? Жило среди нас такое племя и исчезло. Помните?
ВЕЧНАЯ ЮНОСТЬ
Семь дней кряду он шел. Семь дней кряду спал. Семью хлебами питался. В семи водах утолял жажду, и каждый раз - из другого источника. В семи стужах замерзал и на семи огнях горел.
Кровь кипела у него в жилах, и все пело у него внутри - иди дальше, воспаряй выше! Не ходи криво, не оглядывайся боязливо, не спрашивай никогда, куда приведет тебя звезда, сама дорога укажет тебе путь до птичьего гнезда, где лежат семь заколдованных яиц. Одно из них, избавляющее от старости и смерти, - с волшебным желтком. Гнездо это находится на седьмом дереве в бору, среди семидесяти высоких сосен - так поторапливайся же! Промедлишь - и опоздаешь, не успеешь.
Если услышишь по пути ласковое женское пение, обуздай свои желания, заткни уши и пройди стороной!
Если тебя брагой поманит кто-нибудь, не останавливайся, продолжай свой путь, если выкатит счастья бочку, верни ее назад и поставь точку.
Протянет тебе змей яблоко "ранет" - скажи ему твердо: нет! Пригласит тебя птица в полет - откажись, пускай тебя не ждет.
Не стареет время, пробегая, день проходит, день наступает - и этому круговороту нет ни конца, ни края.
Неизвестно как и неизвестно откуда вдруг явилось чудо - на волнах белых приплыли семь лебедей смелых. Их тонкие шеи замелькали там, где птичий гам, где, предчувствуя осень, семьдесят стройных сосен, как прежде, шелестят в своей зеленой одежде.
Пока тот, кто семь дней кряду пробирался к заколдованному лесу, пока он питался семью хлебами, утолял жажду в семи водах, и каждый раз из другого источника, пока замерзал в семи стужах и горел на семи огнях, откуда ни возьмись ястреб налетел, как гром, и в одно мгновенье расправился с гнездом - впился своими острыми когтями в каждое из семи яиц и выклевал все их содержимое, оставив только скорлупу. Волшебный желток, избавляющий от старости и смерти и дарящий счастливчику вечную молодость, вытек, и с тех пор человеку, кем бы он ни был - праведником ли, грешником ли, - остался только один-единственный выход: умирать, умирать, умирать!..
Я ЗАБЫЛ...
Я забыл закрыть дверь, за которой жили мои мысли, и они расшалились, пустились наутек, одна подталкивала другую, перепрыгивала через соседку, пока они, мои мысли, не пустились наутек, не разбежались кто куда.
- Куда вы мчитесь? Кто вас гонит? Кого испугались? Кому вы вдруг понадобились? Неужели где-нибудь вам будет лучше, чем у меня? Поверьте, другие хозяева тоже запирают свои головы на замок. Вы порой жалуетесь, что я вас обижаю. Но я не один такой на свете, вас ущемляют повсюду -тысячи и тысячи людей не дают вам "слова", кричат: "Ваше время истекло!", всячески принижают ваше значение, не позволяют вам развиваться... Не покидайте меня, без вас моя голова опустеет, как поле после жатвы. Не отравляйте горечью душу. Не превращайте меня в ходячего мертвеца! Прошу вас, вернитесь все обратно - и те, которые обжигали болью и лишали меня сна, и те, которые нагоняли на меня хандру, и те, которые пытались мне доказать, что нет более несправедливой твари в мире, чем я. Пускай вернутся и те мои мысли, которые я стесняюсь - да что там стесняюсь, боюсь! - произнести вслух.
Расшалились мои мысли, пустились кто куда.
- Вернитесь! Поодиночке, попарно, роем. Дверь для вас распаxнута настежь, никто вас и пальцем не тронет, не покарает беглянок, не станет читать морали. Я буду вам благодарен, если вы укажете мне на мое место или пожурите за то, что не чураюсь высокопарности, стал увлекаться звонкой рифмой; я низко поклонюсь вам, услышав от вас, что должен побороть свою гордыню и не отворачиваться от одиноких и страждущих. Пускай вернутся те мысли, которые подпитывали мое воображение образами, далекими от целомудрия, рисовали непристойные картины, которые были, честно признаюсь, одна другой нелепей и ужасней.
Где вы, мои мысли, которые укрепляли мою волю к жизни? Я жду, когда вы вернетесь, и дрожу от нетерпения. Не мешкайте! Не предавайте меня, не обольщайтесь чужим кровом. Ваше место не где-нибудь, а в моей голове, я храню его только для вас, его никто - чтоб я так жил! - никто не займет. Вы не должны сокрушаться из-за того, что вы проявили минутную слабость и поддались на уговоры глупых и ничтожных мыслишек и вместе с ними по-дурацки расшалились. Кто умен, тому не до шалостей.
Я надеюсь, мне хочется верить, что это больше не повторится, что я больше не забуду запирать на семь замков дверь, за которой роем роятся мысли, что пока я жив, буду помнить - нельзя ни на один день, ни на один час и ни на один миг оставлять ее открытой.
ЛАМПОЧКА
Я завел дружка. Когда человек переваливает за восьмой десяток, то завязать новое знакомство и с кем-нибудь подружиться ох как непросто. Дело в том, что в таком возрасте все реже встречаешься с людьми, меньше ездишь в гости. Да и куда ехать, если и без того жидкие ряды старых друзей каждый день редеют и редеют. А если и выберешься куда, то не в другие города и страны, а в поликлинику или на похороны, а то и вовсе сиднем сидишь дома, глотая таблетки и хоронясь от простуды.
Мысли становятся менее проворными. Менее проворными становятся и ноги, и обидно, ох как обидно, что надо обращаться к помощи других. А другие, как посмотришь, и сами уже давным-давно не годятся в герои.
Моим новым дружком стала лампочка, малюсенький светильник под красным колпачком. Она вспыхивает только с наступлением темноты и, бодрствуя до глубокой ночи, не дает мне сомкнуть глаз.
Спасибо тебе, дружочек, - шепчу я, - спасибо твоему свету, ты сияешь в ночи, как ангелочек, великодушно оберегающий меня от отчаяния и укрепляющий мой дух.
Лампочка бросает свой теплый свет со стены, и ее лучи, как шаловливые дети, пускаются друг за другом наперегонки. Если бы не она, эта лампочка, меня давно бы засосал мрак, который уже омывает меня холодными струями долгие годы. Если бы не эта лампочка, ночь тянулась бы куда дольше, чем обычно, и я не замечал бы, как голубеют стекла на окнах и как эта голубизна сменяется рассветным багрянцем. Я завидую дню. Я поражаюсь тому, как он вначале, зарождаясь, так спокойно, так целомудренно спит и может невозмутимо спать до самой зарницы, пока первые лучи не примутся тормошить его за рукав и подхлестывать:
- Вставай! Иди же, иди! Тебя ждет солнце!
Меня будить не надо - я бодрствую. Я бодрствую даже тогда, когда погружен в дремоту. Изредка снотворное помогает мне забыться. От такого сна я не испытываю никакого облегчения, напротив, моя усталость не только не исчезает, но и множится. Но как хорошо - и во время бодрствования, и во время бессонницы - знать и чувствовать, что я не один, что рядом со мной кто-то есть, что этот кто-то протягивает мне со стены, из-под своего красного колпачка, золотистую тесемочку и вытаскивает меня из беспросветного омута.
Как хорошо, что я могу при ней, при этой крохотной лампочке, не стесняться своих охов и ахов, как хорошо, что я не должен при ней подбирать слова, я говорю при ней все, что хочу. Она, эта лампочка, увы, безгласна. Но она все понимает. Все. И лучше, чем те, кого Господь Бог наделил даром речи и слухом! Ведь не зря красный колпачок повернут к небу, к звездам. Разве это не свидетельство того, что ей хочется слышать, о чем я бормочу, хочется понять мои желания. В самом деле - чего же я желаю? Вроде бы ничего особенного – я желаю, чтобы красный колпачок был повернут к небу, к звездам и чтобы она, эта лампочка, светила, светила и не перегорала до отмеренного мне срока.
ПОДАРЕННЫЕ ДНИ
(подстрочник составил Нахум Клейнштейн, Яффо)
Клубок жизни все меньше и меньше,
Нити жизни все тоньше и тоньше,
Как паутина.
Соблюдая осторожность, иду я
Медленно, медленно, чтобы, упаси Бог,
Их, эти нити, не растратить попусту
И ощутить их с каждым ударом сердца
И с каждым движением чувствовать, что они со мной,
И что до неминуемого часа еще далеко (так я себе внушаю).
Вдыхаю терпкий воздух осеннего раннего утра
(Не спится мне, не спится)
С жаждой удовольствий, которую только ребенок может испытать,
Когда он делает первые шаги
И ему надо за что-то держаться.
Я тоже должен держаться за что-нибудь,
Спуская ноги с кровати,
Шагая вверх и вниз по ступеням
И переходя улицу.
И точно так же – при разговоре.
Значение есть у твоих слов, только если тебя выслушают.
Когда из соседской двери кто-то выходит
И ты садишься рядом с ним на скамейке,
Кругом еще холодновато и пасмурно
И падают листья один за другим
Со стоящего рядом дерева
И это дерево невольно
Становится свидетелем нашего самочувствия.
Сосед вздыхает,
Я ему отвечаю кашлем,
Говорим о погоде, о врачах, о лекарствах,
О письмах, которые в последнее время
Почему-то приходят обратно,
И вдруг умолкаем,
Боясь обронить лишнее слово.
Пускай уж будет все как есть,
Лишь бы нити жизни
Так же держались бы и дальше
И не рвались бы, и не дробились бы
На случайном ветру.
Девушка тебе говорит: «С добрым утром» - восхитительно!
Ребенок дарит тебе улыбку – изумительно!
Цветок несет тебе навстречу свой аромат.
Голубка парит в воздухе.
Ах, люди, люди! Надо ценить
И благословлять каждый день,
Каждый подаренный день!