Полвека назад в Лефортовской
тюрьме в Москве скончался критик и литературовед - профессор Исаак Маркович Нусинов.
"Умер из-за голодовки, как стало известно его родным от освободившегося
сокамерника. При нем жестоко унижали женщину - он стал защищать. Ему
приказали не вмешиваться - он из протеста отказался принимать пищу. Легенда
или нет такая версия его ухода? Этого мы уж никогда не узнаем. Но это
похоже на Исаака Марковича. Он был благородным человеком, но слабым
физически, больным. Своей вины и не признал. Посмертно реабилитирован".
Это из рассказа внучки ученого Натальи Ильиничны Нусиновой. Свой жизненный
путь длиною шестьдесят лет Нусинов прошел ярко, талантливо, успев много
сделать, пережив немало остродраматического. Драмой было уже рождение в
черте оседлости, в местечке Черняхов Волынской губернии. В биографии были
прикованность к постели в ранние годы из-за болезни позвоночника, смертный
приговор в послереволюционную пору во время правительства Директории в
Киеве - спас побег из тюрьмы. Он исследовал общественно-историческую
роль литературы. Разрабатывал принципы критического анализа и критериев
художественности. Писал о еврейской, русской, зарубежной литературе. Его
перу принадлежат статьи о Шолом-Алейхеме, И.-Л. Переце, Менделе
Мойхер-Сфориме, Переце Маркише. Круг его исследовательских интересов
чрезвычайно богатым. Кроме названных имен, в нем были Пушкин, Гюго,
Франс, Нодье, Белинский, Чернышевский, Л.Толстой, Чехов, Ромен Роллан,
Варбюс, Жироду, Мериме, Шекспир, Гёте, Байрон, Диккенс, Плеханов, Войнич,
Луначарский, Горький, Бергельсон, Л. Леонов, Б. Горбатов. Количество его
статей с трудом поддается учету. В числе написанного им на идише - книга "Л.Н. Толстой, М. Горький, А.П. Чехов". В неполном перечне его книг на
русском языке - "Плеханов и Толстой", "Леонид Леонов", "Проблема
исторического романа. А. Франс и В. Гюго", "Вековые образы", "Пушкин и
мировая литература", "Теория литературы". Сборники его статей "История
литературного героя"и "Избранные работы по русской и западной литературе" были изданы посмертно. "Мировая художественная литература была как бы
частью личной жизни, самосознания нашего с сестрой Татьяной деда Исаака
Марковича. А ее герои осмысливались им как реальные и лично знакомые.Его
лекции любили студенты, заполняли его аудитории до отказа".
До революции Нусинов изучал в Италии и Швейцарии
литературу, искусство и философию, получив сперва на родине традиционное
еврейское образование и окончив затем экстерном гимназию в Варшаве. 0н
знал и штудировал множество языков. Редкостная трудоспособность в освоении
знаний тем не менее не отгораживала от насущной жизненной
практики. Так, в 1912 году, в пору российской хозяйственно-промышленной
активизации - чему немало способствовали и евреи, расплачивающиеся за это
ростом антисемитизма и ассимиляторских тенденций - он, 23-летний,
организует еврейскую школу на родной Волыни - в Коростене. И это
активное участие в текущей общественной жизни оставалась характерной чертой
до смертного часа. Так, в конце жизни, в пору войны с фашизмом, он
- активист Еврейского антифашистского комитета. Как и других членов ЕАК -
Бергельсона, Квитко, Маркиша, Фефера, его арестовали в 1949-м. Кампания
этих расправ началась спустя год после зверского убийства Михоэлса в январе
1948-го, а мрачным фоном, на котором развертывалась, была другая,к тому
времени раскрученная и быстро набирающая обороты, борьба с "безродными
космополитами". Нусинов в этой охоте на ведьм принадлежал к мишеням - из
первоочередных. В июне 1947-гo генсек, и председатель правления Союза
советских писателей А.Фадеев, выступая на пленуме ССП с анализом положения в
литературе после постановления 1946 года о журналах "Звезда" и "Ленинград"
с травлей Ахматовой и Зощенко, обратился к трудам других "врагов". Воздал
давно покойному академику Александру Николаевичу Веселовскому с его
"школой, обрушился на здравствующего профессора И.М.Нусинова. "Школа
Веселовского, оказывается, явилась "главной прародительницей
низкопоклонства перед Западом в известной части русского
литературоведения в прошлом, и настоящем". Между тем Веселовский, умерший
в 1906-м, чье наследие было высоко оценена крупнейшими филологами, не
умаляя ни одной из национальных культур, сумел проследить многообразие
литературных взаимодействий, заимствований, скрещиваний, связей традиций и
новаторства, фольклора и литературы. На Нусинова рука партии и глава
литцеха Фадеев повел наступление за книгу "Пушкин и мировая литература",
изданную в 1941 году. В вину вменялось, что книга якобы основывается на
мысли, что свет идет с Запада, и западным европейцем выведен Пушкин,
"безнационально-всемирным", "всечеловеческим". Нападки на Нусинова
начались еще месяцем раньше. В номере от 9 мая 1947 года передовая
упоминала в связи с фактами "низкопоклонства" Нусинова и Б. Эйхенбаума. И
была в том же номере статья Тихонова, "В защиту Пушкина", посвященная
отдельно Нусинову. То есть повторение, продолжение нападок последовало
из-за упорного непризнания Нусиновым своей вины, при том, что, кроме
критики в печати, он был осужден и на заседании. Ученого совета
факультета языка и литературы пединститута им. Ленина, кафедры литературы
пединститута иностранных языков, где преподавал, Нусинов отрицал свое
"непартийное поведение", как и "искажение светлого облика великого
русского поэта", поэтому травля продолжалась. Со страниц "Литгазеты"
труды Нусинова, как и Леонида Гроссмана, Бориса Эйхенбаума, громил
профессор Л.А. Плоткин. А газета "Культура и жизнь", подводя итоги
многомесячной "дискуссии", причислила Нусинова к носителям
"отвратительных пережитков низкопоклонства перед иностранщиной",
к "отсталым кругам нашей интеллигенции". К этой группе "отсталых" вместе с
ним были причислены академики А.Л. Белецкий, А.С. Орлов, В.М. Шишмарев, членкор В.М. Жирмунский. Новый виток этой кампании, все
более активизировавшейся, дало вхождение ее в почти однородное русло. 28 января
1948 года аноним Д. Заславский и А. Фадеев печатают в "Правде" статью "об одной антипартийной группе театральных критиков",
которой предшествовала статья в "Литгазете" от 22 декабря, отразившая
выступление Фадеева на Пленуме СП. И в этих материалах, и всех последующих
на эту тему "антипатриотизм" театральных критиков, литературоведов прямо
или недвусмысленными намеками связывался с их еврейством. Явилась
тенденция подчеркивать еврейство этих авторов, сообщая вслед за известным
псевдонимом, в скобках, подлинную фамилию. "У деда тогда
была привычка: в кабинете своей институтской кафедры он вдруг мог
обратиться к своему коллеге или брату по телефону - на идиш. Ему
делали замечание: вы все-таки русский профессор. Он отвечал: профессор я
двадцать лет, а еврей всю жизнь". Читать лекции по проблемам
художественной литературы он начал еще учась в 1914-17 гг. за рубежом.
В Лозаннском русском клубе слушали eго выступления, связанные с творчеством
Гете, Шелли. Живший одновременно с ним в Лозанне Луначарский
заинтересовался молодым темпераментным литератором - они знакомятся,
Нусинов сопровождает Луначарского в его поездке в Веве, где жил тогда Ромэн
Роллан. "Учебе деда за рубежом - из-за российской процентной нормы для
евреев - сумел посодействовать его отец. Он служил управляющим на мелком
провинциальном заводе. Возвращение состоялось в 1917-м. В Париже, на
Елисейских полях временный эмигрант прочел в газете о победе февральской
революции в России - и вернулся в нее, даже не зайдя домой за чемоданом. Не
знаю, семейная ли это легенда, нет ли - насчет чемодана. Но в революцию
он поверил абсолютно, в режим, который нес справедливость... на уровне
идеологических догматов. Поверил! Как и другой, русский наш с Таней дед,
историк, ставший большевиком - Петр Иванович Милюков. Не спутайте его с
известным однофамильцем. Егo жена, наша бабушка Елизавета Петровна была
родом из-под Тулы, училась в яснополянской школе. Говорила, что Лев Толстой
любил ее и выделял среди детей. Мы с сестрой свято чтим, память о своих
и русских, и еврейских дедах и бабушках. Хоть еврейских знали лишь заочно
- ни Исаака Марковича, ни Ханну Исаевну в живых не застали, когда
родились."
Возвращение на родину в феврале 1917-го сопрягалось с колоссальной
потребностью в новой деятельности и творческом
многообразии. Нусинов - председатель губернского комитата Бунда в
Чернигове, заместитель председателя городской общины. В киевской газете
"Фолкс-цайтунг" печатает общественно-политические и литературно-критические
статьи. И в дальнейшем не упускает возможности самореализации: в
лекторской, авторской, исследовательской, редакторской, преподавательской
деятельности. Тем более время до конца двадцатых, до того, как заработала
машина репрессий, было самым, наверное, счастливым для советской
литературы. Она развивалась как явление необычайно многообразное, богатое
тематически, стилистически. Было много новаторских идей, поисков,
возникали школы, являлись пронзительные таланты. С двадцатых Нусинов -
председатель Всеукраинской "Култур-лиге", основывает и редактирует
позтическую серию "Лирик" (Киев, 1921 год, 10 книг) совместно с
Н. 0йслендером и Д. Гофштейном. А в 1922-м он в Москве, в Российской
ассоциации научно-исследовательских институтов,где в 1924-м защищает
диссертацию "Проблема исторического романа. А.Франс и B.Гюгo". У него
курс лекций по западноевропейской литературе в 1-м МГУ, а на еврейском
лингвистическом отделении 2-го МГУ он читает лекции по истории еврейской
литературы. Его лекции слушают и в других вузах. И востребована
историко-литературоведческая деятельность Исаака Марковича. Он ведет
теоретические исследования, редактирует академические и вузовские издания.
Интересно сегодня читать - столько говорят российскому современнику
социально-философские, ассоциации! - то, что Нусинов в двадцатые годы писал
о "Девяносто третьем" Виктора Гюго. Насчет революционного
романтизма, становления романтического жанра, его школ и направлений.
Удивительно перекликается то, что знает наш соотечественник-современник о
революционном романтизме, с нусиновскими оценками, прозрениями, аллюзиями:
еще раз примем к сведению - о французской революции oн писал в контексте
российской жизни вскоре после 1917-гo. А написанная им в 1941-м статья
"Прoсnep Мериме" впервые увидела свет лишь спустя десятилетие после его
гибели. Кто у нас не читал Мериме? Для меня чарующая сила исходит уж
из самих названий: "Таманго", "Матео Фальконе", "Кармен"... Меньше, чем
новеллист, известен в России Мериме-драматург и романист. Тем драгоценнее
столь надолго задержавшаяся с публикацией статья Нусинова о великом
французе. Глубоко, а при этом живо, без научно-специальной
тяжеловесности сплетен в ней анализ творчества писателя с необычайными
фактами его судьбы. Вот один из фактов: Мериме и Россия. У нас в этом плане
более-менее известна лишь история с народными песнями. Как Мериме придумал
дивные песни, выдав их за фольклор, а Пушкин поверил, восхитился, и,
обработав более десятка этих текстов, опубликовал их в сборнике "Песни
западных славян". У Нусинова есть конечно про всю эту историю. С перепиской
Пушкина и Мериме после содеянного, - письма шли через посредника
Соболевского, с удивительными деталями насчет причин мистификации.
Мериме. Но, главное, Нусиновым показан француз Мериме, глубоко
интересующийся русской культурой. Такого у нас практически не знали.
Представлен Мериме - многогранный литературный и общественный деятель, член
Французской Академии, инспектор исторических памятников Франции, много
сделавший для охраны и изучения памятников своей и других стран. А еще -
член Общества российской словесности, изучивший русский язык. И -
переводчик, на французский Пушкина, Гоголя, Тургенева, автор этюдов об
этих писателях, работ по истории России и Украины. Анализируя
шекспировского "Венецианского купца", Нусинов совершил глубокий экскурс
в исток необычайного сюжета. И этo воспринимается по-особому остро
сегодня, когда актуализированного волной межнациональных движений
"Купца" снова играют во всем мире. Известно, пишет Нусинов, что уже в
раннем Средневековье существовала легенда о заимодавце, который
оговорил себе право вырезать у своего должника кусок мяса, если тот не
вернет ссуды. Героями этой легенды были рыцарь и вассал. Последний счел
возможной свою жестокость, - по праву, тем более, что рыцарь отрубил ему
ногу. Позднее, в ХIV веке, безногий вассал заменен евреем в новелле
Джиованни Фиорентино на этот же сюжет. И новелла стала сугубо
антиеврейской. Это сопрягалось с травлей евреев католической церковью тoго
времени. Шекспир использовал в "Венецианском купце" эту новеллу Фиорентино.
Но превратил мотив о жестоком заимодавце-еврее Шейлоке в обвинительный акт
против того мира и тех условий, которые порождают как скупость Шейлока,
так и формы его самозащиты и мести. Гуманизм и реализм Шекспира диктовали
ему завершить сюжет поражением Шейлока, "поскольку - пишет Нусинов - его
скупость и мстительность подлежат осуждению гуманиста и поскольку в спорах
и конфликтах с христианским, миром еврейский народ в дошекспировское и
шекспировское время неизменно терпел поражение." Роковой
для историка литературы, литературоведа стала разработка им темы Пушкин,
как европеец, Пушкин и мировая литература. Лишь такой подход позволяет
увидеть значение великого художника в полном масштабе, ощутить движение
мировой культуры как постоянного взаимовлияния, соприкосновения и
отталкивания талантов и школ. И сегодня такой подход воспринимается как
естественный, давно утвердившийся, классический, хрестоматийный. Но в пору
оголтелой псевдопатриотической кампании конца сороковых-начала пятидесятых
годов подобный подход к литературе в советской России был расценен как
криминал, проявление "безродного космополитизма", стоившее жизни
Нусинову. И не ему одному. В 1960-х
ярко взошла звезда его сына - Ильи Нусинова. В кино. Для миллионов
становились моментами истины такие фильмы, как "Мичман Панин", "Тучи над
Борском", "Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещен", позже -
"Внимание, черепаха!", "Телеграмма", "Агония", снятые по сценариям Ильи
Нусинова и Семена Лунгина. Они всю жизнь писали вместе для театра и кино, до смерти Ильи Исааковича Нусинова в 1970 году в возрасте 50 лет во время дальнего похода
на военном корабле, куда соавторы были приглашены для работы над
морской тематикой.
НусИнов Ицхак (Исаак Маркович; 1889, местечко Чернихов, Волынская губерния, — 1951?), советский литературовед и критик. Писал по-русски и на идиш. Родился в семье чиновника; традиционного еврейского воспитания не получил. В 1906 г. вступил в Бунд. В 1910 г. окончил экстерном гимназию в Варшаве. Изучал филологию в Швейцарии и Италии. В 1917 г. вернулся в Россию. В конце 1919 г. вступил в компартию; некоторое время руководил отделением Евсекции в Киеве. С конца 1920 г. был председателем Всеукраинской Култур-лиге. Основал и редактировал поэтическую серию «Лирик» (Киев, 1921, издано десять книг) совместно с Н. Ойслендером и Д. Гофштейном. В 1922 г. переехал в Москву. В 1924 г. защитил диссертацию на тему «Проблема исторического романа. В. Гюго и А. Франс» (опубликована в 1927). С 1925 г. преподавал историю еврейской и западноевропейской литературы на отделении еврейской литературы в Западном университете в Москве и историю еврейской литературы XIX в. на еврейском отделении факультета лингвистики Второго МГУ. В конце 1920-х и в 1930-х гг. был профессором истории западной литературы в Институте красной профессуры, заведовал кафедрой еврейской литературы в Московском педагогическом институте имени Бубнова, был действительным членом Института литературы и искусства при Коммунистической академии и Института еврейской пролетарской культуры при Украинской АН. Опубликовал множество литературоведческих статей в периодических изданиях на идиш — «Эмес», «Штерн», «Ди ройтэ вэлт» и др. Писал статьи по теории литературы для БСЭ и Литературной энциклопедии (тт. 1—9, 11; 1929—39), в редколлегию которой входил. Нусинов был сторонником социологического метода в литературоведении, заключающегося в методологических принципах изучения форм взаимодействия литературы как социального явления. Для Нусинова характерны стремление раскрыть общественно-историческую значимость писателя и его героев, богатство философских ассоциаций, полемическая острота. В полемике с В. Переверзевым, Д. Лукачем, М. Лифшицем, развернувшейся в 1930-х гг., Нусинов был обвинен в так называемом «вульгарном социологизме» — одностороннем истолковании марксистского положения о классовой обусловленности идеологии и культуры и в схематизации подхода к литературному процессу. Среди его трудов: статьи о еврейских писателях, писавших на идиш (И. Л. Перец, Шалом Алейхем, Менделе Мойхер-Сфорим, П. Маркиш), книги о русских писателях «Л. Н. Толстой, М. Горький, А. П. Чехов» (1930, на идиш), «М. Горький» (1932 — на идиш, 1933 — на русском языке), «Леонид Леонов» (1935, на русском языке), «Теория литературы» (1926), сборник литературно-критических статей «Проблемн фун дер пролетаришер литератур» («Проблемы пролетарской литературы», 1932), исследование по истории литературы «Вековые образы» (1937), в котором он отказался от некоторых «вульгаризаторских» положений, и др. Его «История еврейской литературы на идиш», включенная в издательский план на 1927 г., так и не вышла в свет, а сборник статей «История литературного героя» (М., 1958) и сборник «Избранные работы по русской и западной литературе» (М., 1959) были опубликованы посмертно. Во время 2-й мировой войны Нусинов стал активистом Еврейского антифашистского комитета, а вскоре после войны - первой жертвой обвинений деятелей еврейской культуры в космополитизме. Поводом для нападок послужила его книга «Пушкин и мировая литература» (1941), в которой он исследовал влияние классиков западноевропейской литературы на Пушкина. В 1949 г. был арестован; погиб в заключении. Впоследствии посмертно реабилитирован.
