Еврейский поэт Шмарьягу (Шмерка) Качергинский

דיכטער שמערקע (שמריהו) קאטשערגינסקי
_________________________________________________

"Новости недели"/"Еврейский камертон", 4 марта 1999 года

Шошана Гельцер (Хайфа)

ЕВРЕЙСКИЙ ПОЭТ И ТРИБУН ШМАРЬЯГУ КАЧЕРГИНСКИЙ - ПЕВЕЦ ВИЛЬНЮССКОГО ГЕТТО

В нынешнем иудейском году исполнилось 90 лет со дня рождения еврейского поэта, видного деятеля культуры - публициста, воина и просветителя Шмарьягу Качергинского. Сам себя он всю жизнь называл Шмерке, и так же звали его сотни друзей, знакомых, тысячи учеников и слушателей, перед которыми он в 1946-54 годах выступал во многих городах и странах. В нынешнем году также исполняется полвека книжечке, написанной Ш.Качергинским: "Цвишн хамэр ун сэрп" ("Между молотом и серпом"), изданной группой виленчан в Париже в 1949 году. Незаметная, в восьмушку листа брошюра, на наш взгляд, является одним из первых в публицистике сороковых годов объяснений сущности тоталитарного строя. Книга имеет и подзаголовок: "К ликвидации еврейской культуры в СССР". Еще раз обратим внимание на дату выхода книги в свет - 1949 год. Однако писал эту краткую, но невероятно емкую книгу Качергинский, начиная с 1944 года, когда он вместе с другими партизанами участвовал в освобождении родного Вильно от нацистских оккупантов. 13 июля 1944 года Вильнюс был освобожден. Отступая, нацисты успели разрушить сотни домов, но, что всего ужаснее, расстрелять около тысячи евреев, остававшихся в мастерских вне гетто, ликвидированного еще в 1943 году.
Большинство молодых людей, чья партизанская деятельность завершилась, начали как-то налаживать свой быт. Шмарьягу Качергинский, Аба Ковнер, несколько позже и Авром Суцкевер прежде всего бросились к тайникам, где им удалось (перед уходом в партизаны, в лес) спрятать много культурных ценностей из архивов, библиотек, музеев еврейского Вильно. В июле 1944-го что-то удалось найти на территории бывшего гетто. Друзья помогли Шмерке собрать найденные сокровища культуры, сконцентрировать в одном месте. Нашли более или менее подходящее здание и даже выхлоптали у властей официальное разрешение открыть еврейский музей, который должен был стать и на какое-то время (до 1948 года) стал центром еврейской жизни - центром, куда обращались те, кто рассказывал о зверствах нацистов, центром, где люди просто встречались, узнавали о судьбах родных и знакомых, ну и где, конечно, книги, рукописи, разного рода реликвии должны были со временем стать предметом возобновленного исследования, помочь в изучении богатого прошлого европейского еврейства, ибо именно историю евреев Европы изучал Еврейский научно-исследовательский институт (ИВО), основанный именно в еврейском Вильно еще в 1925 году. И до 1949 года, когда Советы фактически закрыли институт, еще в 1944 году, сразу после освобождения от гитлеровской оккупации многие друзья Шмерке не думали оставаться в СССР, стремились в Эрец-Исраэль. Некоторые уехали, другие пытались уехать и угодили в ГУЛАГ...
Шмерке Качергинский задумал остаться. Сионистом он не был. Ход его мыслей был таким: "Те, кто остался жив, не только могут - должны участвовать в восстановлении культурных учреждений, в возрождении еврейской культуры. И именно в Вильно! Если даже в черные дни гетто песня,книга, поэзия,история, литературные вечера, концерты или спектакли помогали сохранить человеческое достоинство почти на краю расстрельных ям, то в освобожденном от нацистов городе - само собой разумеется - еврейская жизнь возродится. После страшной катастрофы, представлялось Качергинскому, когда не то что местное население, советские партизаны враждебно относились к евреям, советская власть - власть интернационалистов-коммунистов будет искоренять антисемитизм. Ведь советская власть, советская армия спасли евреев от окончательного уничтожения!
С первых недель Качергинский в июле-августе 1944 года столкнулся со случаями враждебного отношения со стороны местных (советских) властей... А Качергинский считал себя не только вправе, но и обязанным добиваться каких-либо действий властей для восстановления еврейской культуры - издания газеты, создания школы, передач по радио на идиш: ведь понемногу в Вильнюс стали приезжать евреи. Прибывали отовсюду еврейские писатели, поэты - Меир Елин, Гирш Ошерович, Яаков Йосаде, был и свой композитор Кленицкий... Ну, и, конечно, музей! Ведь именно Шмерке был в гетто среди нескольких десятков образованных людей, приставленных нацистами сортировать неисчислимые фонды книг, документов, рукописей классиков и разного рода реликвий... И именно Шмерке с друзьями, рискуя ежечасно жизнью, прятали, спасали от нацистов множество культурных ценностей. Наиболее ценное отправлялось в Германию, менее - в бумажные мельницы... Теперь, в 1944 году, кто как не Шмерке должен был позаботиться о хранении, экспозиции, изучении ценнейших культурных памятников! Кроме того - сами нацисты не успели отправить на переработку около 30 тонн уже упакованных книг, периодики, разных документов, все осталось на товарной станции. Но и Качергинскому не удалось спасти эти богатства от "Союзутиля". Еще шла война. Не было транспорта. Шмерке чувствовал, что всем без исключения усталым от войны евреям не под силу взяться за книги, документы. Если какие-либо евреи-военнослужащие могли организовать транспорт, эти автомашины привозили необходимое детям в еврейский детдом. Кстати, организация детского дома, начальной школы и детсада тоже давалась энтузиастам-евреям нелегко... Шмерке, между прочим, не разрешали петь с детьми его же песенки, написанные еще до войны, даже революционные. Шмерке, по своему обыкновению, хотел подбодрить детей: приходил к ним в детдом. Детдом стал теплым домом для детей, спасенных от нацистов. Но в 1948 году он был закрыт. Республиканские власти относились к евреям с неприязнью, равнодушием и недоумением. Вряд ли Шмерке знал работу Сталина "Марксизм и национальный вопрос". Он, как всегда в жизни, руководствовался здравым смыслом, логикой. Поехал искать правду и справедливость в Москву. Все же надеялся. Вот недавно ведь штаб партизанского движения одобрил его "Партизанскую летопись"! Вот ведь в Москву был приглашен поэт-партизан Авраам Суцкевер, да еще вместе с супругой! О Суцкевере писал Илья Эренбург, да и сам Суцкевер, будучи в Москве, печатался, потом Суцкевера отправили свидетелем на Нюрнбергский процесс, где с 1945 года судили нацистскую верхушку. Суцкевер в СССР не вернулся.
В Москве Качергинский нашел несколько еврейских учреждений культуры: издательство "Дэр эмэс", ГОСЕТ, газету "Эйникайт", наконец - Еврейский антифашистский комитет; в Москве проводилось немало мероприятий: спектакли, встречи, литературные вечера, обсуждения новых произведений, вечера, посвященные классикам еврейской литературы... Но никто - ни еврейские писатели, ни работники издательства, ни ЕАК - ничем не смогли помочь Вильнюсскому еврейскому музею.
В какой-то мере помог Качергинскому Илья Эренбург. Напомним, что в дни освобождения Вильнюса И.Эренбург был в городе, сдружился с евреями-партизанами. И впоследствии неоднократно бывал в Вильнюсе, сотрудничал с музеем, составляя "Черную книгу" (вместе с Василием Гроссманом). Напомним, что этот сборник документов - "Черная книга" - в СССР издан так и не был...
Но Качергинскому в 1945 году Эренбург помог тем, что устроил прием у инструктора ЦК ВКП(б) - приветливой, внимательной женщины по фамилии Петросян. Она выслушала Шмерке, дала ему письмо к "наместнику" Москвы в Литве - М.Суслову. Качергинский вернулся в Вильнюс. Суслов и не думал принимать назойливого представителя еврейства... Тюки ценнейших книг, рукописей, документов так и ушли в "Союзутипь"...
Местные власти - партийные боссы К. Прейкшас, Г. Зиманас и другие - были неуловимы, недоступны, но если их как-то удавалось застать, хотя бы дозвониться, они на чем свет ругали Шмерке Качергинского - мешает работать! Зато директором музея заинтересовались "органы". Искали то, что, с точки зрения главлита - цензуры, является крамолой и подлежит хранению в "спецхранах". А там было предписано храниться ВСЕМ газетам, например, 20-30-х годов и еще очень многому. Кроме того, "органы" интересовались друзьями Шмерке, покинувшими СССР.
Ш.Качергинский понял, что ему опасно оставаться в родном городе, и в рамках "репатриации польских граждан" (читай - трансфера поляков Виленского края) уехал в Польшу. Ведь Шмерке был сыном Вильно/Вильнюса и польским гражданином до 1939 года. Уехал он легально. Но его тут же, как "изменника родины", исключили из Союза писателей Литовской ССР, куда он был принят еще в 1940-м.
Немного о жизни Шмерке. Оставшись в дни Первой мировой войны сиротой, он учился в "Талмуд-Торе", где был интернат для сирот. Очень рано, подростком, овладел специальностью печатника и стал самостоятельным. В 20-х годах, когда беднота, да и интеллигенция с надеждой взирали на СССР, был и Шмерке близок к коммунистам, сочинил и слова, и музыку песенки "Татэс, мамэс, киндерлэх бойен барикадн" ("Папы, мамы, детишки строят баррикады). Евреи распевали эту песню, пожалуй, во всех уголках Польши, а в песне выражалась наивная вера, что революция принесет лучшую жизнь... И Шмерке так же искренне думал, верил, иногда развешивая тайком красные флаги по городу... Пару раз был в тюрьме, но особого состава преступления власти в его действиях не находили...
В 1929 году пара десятков молодых поэтов и художников объединилась в творческую группу "Юнг Вилнэ" - "Молодое Вильно". Редактор популярной газеты "Тог" ("День") - филолог, поэт, видный общественный деятель Залман Рейзен открыл страницы газеты перед талантливой ищущей молодежью. Еврейский мир узнал талантливейших людей. Некоторые, как, например, Хаим Граде, стали известными поэтами... Пожелаем долгих лет жизни и творчества крупнейшему израильскому поэту Аврому Суцкеверу - и он из "Юнг Вилнэ"! А кроме того, еще и ближайший друг Шмерке... А Шмарьяху Качергинский, неизменно радуясь любому успеху друзей, был и организатором и печатником "Юнг Вилнэ". Сам писал меньше, хоть был наделен очень своеобразным талантом...
Политические события в 1930-х годах разворачивались так, что антисемитизм в Польше усиливался. Хаим Граде неоднократно указывал, что увещевания: "Евреи тысячу лет живут в Польше" - поляков не убеждают в том, что евреев надо принять, не подвергать гонениям... Евреи с надеждой взирали на СССР, думая, что и национальные проблемы там разрешены. И когда в сентябре 1939 года Красная Армия вступила в Вильнюс, евреи встретили ее с радостью, надеждой, энтузиазмом. Однако, по давнишнему договору, Советы возвратили Вильно в качестве исконной столицы Литве, Вильно стали звать по-литовски - Вильнюсом, а тысячи евреев и немного неевреев устремились в СССР. Ушел в Белоруссию и Ш.Качергинский. Учительствовал, как-то общался с советскими еврейскими писателями, потом вступил добровольцем в Красную Армию. При первой возможности вернулся в родной город. Советизацию Литвы встретил с энтузиазмом, хотя, будучи в Белоруссии, в 1939-40 году в чем-то разочаровался... Правда, мало об этом, как вспоминали его друзья, говорил. В 1940-41 году работал и в типографии, и в общественных организациях...
Началась Отечественная война. Для многих - внезапно. А кто мог предположить, что на третий день войны немцы будут в Вильнюсе?! Качергинский и Суцкевер ушли на восток, но на всех дорогах кишели немецкие машины и мотоциклы... Вернулись в Вильнюс. Качергинский в 1941 году в гетто не пошел... Достал паспорт поляка. Но, чтоб еврейский акцент не выдавал, изображал глухонемого. Скитался по городкам и весям Белоруссии, добывал средства к существованию где и как попало. Одно время работал... поваром у престарелой польской графини, жившей в каком-то заброшенном имении... Не выдержал одиночества. Весной 1942 года вернулся в гетто - к друзьям. Вначале растерянный, он быстро пришел в себя, организовал молодежный клуб для многочисленных подростков-сирот, писал песни - и бесконечно грустные, но и дерзкие, задорные, вроде "Марша ФПО" (Объединенной партизанской организации), в которую, конечно же, сразу вступил. И оружие, кстати, бесценное тогда оружие умел добывать лучше других.
Шмерке успевал и учить, и учиться. Он явно много мудрости и знаний почерпнул, работая рядом с известным ученым, ведущим (в прошлом) работником ИВО - Зеликом Калмановичем (1885-1944). Напомним, что спасение культурных ценностей также проводилось при самом активном участии Шмерке, да и инициатива-то была его...
И всегда он проявлял сметку, и это при смертельной опасности. И юмор его не оставлял. И при очень малом росте Шмерке развил в себе такую физическую силу, что не раз в юности колотил антисемитов-хулиганов, умел постоять за друзей и за себя...
Когда нацисты, как они это называли, ликвидировали Вильнюсское гетто, более ста молодых людей ушли в партизаны. Путь лежал через... системы канализации. Многие молодые люди погибли и по дороге в лес, и потом - в лесу - в боях... Шмерке воевал не в еврейском отряде - в смешанном. В Белоруссии воевал храбро. Видел всякое. О партизанской жизни он впоследствии рассказал в двух книгах - "Партизанэр гейен" ("Партизаны идут", Буэнос-Айрес, 1947, переиздание - Мюнхен, 1948), и в двухтомных воспоминаниях "Их бин гевэн а партизан" ("Я был партизаном") - А.Суцкевер отметил, что эта книга воспоминаний навсегда вошла в сокровищницу еврейской литературы - умная, правдивая книга!
Качергинский в 1946-48 годах посещал временные лагеря евреев, спасшихся, но не желавших возвращаться в разрушенные родные места, где никого из близких не осталось. Люди ждали возможности уехать либо в Эрец-Исраэль, либо в Америку, Южную Африку, куда-нибудь... Шмерке умел вселить в сердца тысяч людей веру, надежду, желание трудиться. Он, конечно, тоже стал сионистом, как его друзья. Написал песню для халуцим, стремившихся только в Израиль - на историческую родину. С 1948 года в какой-то мере он стал сотрудником "Керен каемет" - организации, еще издавна, с начала века, содействовавшей будущему строительству еврейского государства. Посетив Израиль в 1950 году, исколесив страну, повидавшись с друзьями, Шмерке был счастлив, что все это есть. Но он чувствовал, что его место пока в галуте. Евреи мира все же должны узнать, понять, что произошло. И он разъезжает по Южной и Северной Америке - объясняет, рассказывает, пишет, составляет, издает книги - "Хурбм Вилнэ" ("Разрушение Вильно", Нью-Йорк, 1947), "Лидэр фун гетос ун лагерн" (Нью-Йорк, 1948; песни из гетто и лагерей он сам записывал, еще будучи в Европе - и слова, и музыку).
Шмерке прост, точен, правдив и потому - убеждает! Жизнь в Европе, да и во всем мире еще не наладилась после войны. Работников культуры, писателей мало кто мог принять, обеспечить работой. Ни Франция, ни даже США, Канада, Аргентина, ни Израиль. Шмерке хлопочет, добивается какого-то устройства коллег-писателей в еврейских общинах мира. Многого достигает. Его самого с супругой и дочкой, родившейся во Франции, приглашают в Аргентину, где евреи встречают его как просветителя. Шмерке работает, не покладая рук. Его задача - научить евреев знать и понимать еврейство, уметь разбираться в прошлом и настоящем, то есть овладеть тем, что в Советском Союзе всячески пытались выкорчевать. В СССР евреи, даже получив гражданские права, были вынуждены от еврейства отойти. В книжечке "Цвишн хамэр ун сэрп" Качергинский убедительно показал, что государственная поддержка еврейской культуры в СССР, принимаемая в мире за признак расцвета еврейского творчества, на самом деле является тоталитарной властью над творчеством, над людьми. Эта власть может в любой момент закрыть, уничтожить любое учреждение (газету, театр, издательство), любое произведение, любого человека. Ликвидировать! Нацистская лексика... Качергинский вспоминал в "Цвишн хамер ун серп", с каким ужасом узнали виленские евреи, что просоветская газета "Toг" была вмиг закрыта в 1939 году во время короткого периода власти советов в городе, а ее редактор - всеми уважаемый Залман Рейзен - арестован и впоследствии расстрелян. Качергинский рассказал о закрытии многих еврейских учреждений в 1940-41 году и, наконец, об отношении властей к возрождению еврейской жизни в Вильнюсе в 1944-46 гг. Правда, многие евреи к еврейству и сами не стремились. Но... вопрос актуален, как нельзя более, и в наши дни - что может противопоставить еврей, вросший в чужую культуру, тем, кто его гонит из страны, где он родился, хочет жить, работать, творить?! Шмарьяху Качергинский дает ответ: прежде всего - знание СВОЕГО.
К сказанному хочется добавить вот что. "Цвишн hамэр ун сэрп", напомним, вышла (в количестве 4000 экземпляров) в 1949 году. Потом брошюрку переиздали в Аргентине - еще четыре тысячи экземпляров... Евреи-коммунисты и во Франции, и в Израиле, и в Аргентине ополчились на Шмерке: "Очернитель! Агент Уолл-стрита!" Но ведь Ш.Качергинский был прав! Более того, в скромной книжечке он как бы предсказал трагический конец еврейской культуры в СССР, наступивший в 1952 году. Сам Шмерке, желая больше успеть в своей работе пропагандиста еврейства, задержался весной 1954 года в отдаленном аргентинском городе Мендоса, где небольшая еврейская община с любовью и интересом слушала его. Задержавшись в Мендосе, сменил железнодорожный билет на авиационный. И... погиб в авиакатастрофе.

===================================================================================

"Вести", 10 апреля 2002 года

Шломо Громан

СТИХОТВОРЕНИЕ ШМЕРКИ КАЧЕРГИНСКОГО "ТИШЕ, ТИШЕ"

В День катастрофы и героизма европейских евреев по израильскому радио и телевидению неоднократно транслировалась песня Александра Тамира на стихи Шмерке Качергинского "Тише, тише". Написанная на идише в 1943 году в Вильнюсском гетто, она прекрасно переведена на иврит в Израиле. Перед вами ее оригинальный текст и русский подстрочник с пояснениями и транскрипцией слов ивритского происхождения.
Композитор А. Тамир сегодня живет в Израиле и преподает фортепиано в музыкальной академии "Эйн-Керем" при Еврейском университете в Иерусалиме.

Тише, тише

Тише, тише, давайте помолчим,
Могилы [квОрим] растут здесь.
Их посадили (употреблен глагол с корнем [фланц], обычно подразумевающим растения) враги [сОним] -
Зеленеют они до синевы (другая интерпретация: тянутся они к небу).
Ведут дороги к Панеряю (место массового уничтожения вильнюсских евреев, по-еврейски называется [ПонАр]),
Ни одна дорога не ведет обратно.
Папа где-то пропал,
А с ним и счастье.
Тише, дитя мое, не плачь, сокровище [Ойцер],
Не поможет плач.
Нашу беду враги
Все равно не поймут.
Есть берега у морей [Ямэн],
Тюрьмы [тфИсэс] тоже имеют ограды,
Только у наших мук
Нет просвета,
Нет просвета.

Весна на землю пришла -
А нам она принесла осень.
День сегодня полон цветов -
Нам видна только ночь.
Золотится уже осень на деревьях -
В нас цветет горечь [цар].
Остается осиротевшей [фаръЁсэмт] где-то мама,
Ребенок идет в Панеряй.
Как Вилия (река, протекающая через Вильнюс; по-литовски ее название звучит как среднее между [Нерис] и [Нярис]), закованная (во льды),
Тоже стонала от боли,
Тянутся льдины через Литву
Сейчас в море [ям].
Тьма [хОйшех] где-то рассеивается,
Из темноты светят солнца -
Всадник, приходи скорее, -
Тебя зовет твой ребенок,
Тебя зовет твой ребенок.

Тише, тише, бьют родники
Вокруг нашего сердца.
Пока врата не упадут,
Мы должны оставаться немыми.
Не веселись, дитя, твоя улыбка
Сейчас нас может выдать,
Видеть весну должен враг [сОйнэ],
Как осенью лист.
Пусть вода из источника тихо течет,
Сиди тихо и надейся...
Вместе со свободой придет папа,
Спи же, дитя мое, спи.
Как Вилия раскрепощенная,
Как деревья вновь надевшие на себя зелень,
Засияет скоро свет свободы
На твоем лице,
На твоем лице.

ש. קאטשערגינסקי

שטילער, שטילער

שטילער, שטילער, לאמיר שווייגן
קברים וואקסן דא
ס'האבן זיי פארפלאנצט די שונאים
גרינען זיי צום בלא
ס'פירן וועגן צו פאנאר צו
ס'פירט קיין וועג צוריק
איז דער טאטע ווו פארשווונדן
און מיט אים דאס גליק
שטילער, קינד מיינס, וויין ניט, אוצר
ס'העלפט ניט קיין געוויין
אונדזער אומגליק וועלן שונאים
סיי ווי ניט פארשטיין
ס'האבן ברעגעס אויך די ימען
ס'האבן תפיסות אויכעט צאמען
נאר צו אונדזער פיין
קיין ביסל שיין
קיין ביסל שיין

פרילינג אויפן לאנד געקומען
און אונדז הארבסט געבראכט
איז דער טאג היינט פול מיט בלומען
אונדז זעט נאר די נאכט
גאלדיקט שוין דער הארבסט אויף שטאמען
בליט אין אונדז דער צער
בלייבט פאריתומט ווו א מאמע
ס'קינד גייט צו פאנאר
ווי די וויליע א געשמידטע
ט'אויך געיאכט אין פיין
ציען קריעס אייז דורך ליטע
איצט אין ים אריין
ס'ווערט דער חושך ווו צערונען
פון דער פינצטער לייכטן זונען
רייטער, קום געשווינד
דיך רופט דיין קינד
דיך רופט דיין קינד

שטילער, שטילער, ס'קוועלן קוואלן
אונדז אין הארץ ארום
ביז דער טויער וועט ניט פאלן
זיין מיר מוזן שטום
פריי ניט, קינד, זיך, ס'איז דיין שמייכל
איצט פאר אונדז פארראט
זען דעם פרילינג זאל דער שונא
ווי אין הארבסט א בלאט
זאל דער קוואל זיך רויק פליסן
שטילער זיי און האף
מיט דער פרייהייט קומט דער טאטע
שלאף זשע, קינד מיינס, שלאף.
ווי די וויליע א באפרייטע
ווי די ביימער גרין באנייטע
לייכט באלד פרייהייט-ליכט
אויף דיין געזיכט
אויף דיין געזיכט

-------------------------------------------------

"Новости недели", 24 апреля 2003 года

Прочтем еще одно замечательное лирическое стихотворение Ш. Качергинского, положенное на музыку и исполняемое певицей Хавой Альберштейн. Еврейский оригинал лежит там), а тут - подстрочник:

ВЕСНА В ГЕТТО

Я брожу по гетто
С улочки на улочку
И не могу найти себе места;
Нет моего любимого,
Как это перенести? –
Люди, скажите же хоть слово!
Озаряет мой дом сейчас
Небо голубое –
Что же мне с этого?
Я стою как нищий
У каждых ворот
И вымаливаю хоть немножечко солнца.

ПРИПЕВ:
Весна, забери мою печаль
И принеси моего самого любимого,
Моего преданного, обратно.
Весна, на твоих крыльях голубых,
О, забери с собой мое сердце
И отдай мое счастье.

Я хожу на работу
Мимо нашего дома
В печали: ворота закрыты.
День рассветший,
Цветы увядшие,
Они вянут – для них тоже ночь.
Вечер на обратном пути,
Гложет печаль,
Вот здесь ты, любимый, ждал.
Вот здесь, в тени,
Еще различим твой след,
Ты меня целовал любовно и нежно.

ПРИПЕВ

В этом году весна
Совсем рано настала,
Расцвела тоска по тебе.
Я вижу тебя как сейчас
Нагруженным цветами,
Радостный, идешь ты ко мне.
Солнце залило
Сад лучами,
Разрослась земля зеленью.
Мой преданный, мой любимый,
Куда ты пропал?
Ты не выходишь из моих мыслей.

ПРИПЕВ

==============================================

Энциклопедическая справка о Ш. Качергинском (по материалам КЕЭ)

КАЧЕРГИНСКИЙ Шмарьяhу (Шмерке; 1908, Вильно, — 1954, Мендоса, Аргентина), еврейский поэт. Писал на идиш. В шесть лет остался сиротой и воспитывался в семье деда. Окончил талмуд-тору, затем приобрел профессию литографа и работал в Вильно (тогда — Польша). Участвовал в подпольных коммунистических кружках, неоднократно подвергался арестам, сидел в виленской тюрьме Лукишки.
При создании литературной группы [юнг вИлнэ] ("Молодое Вильно") Качергинский стал ее активным членом, публиковал свои рассказы и репортажи в одноименных сборниках (1934—36). Песни на стихи [кИндэрлэх бОйен барикАдн] («Детишки строят баррикады») и [банАхт из гефАлн а шнэй] («Ночью выпал снег») были популярны в Польше.
Когда в октябре 1939 г. Советский Союз передал Виленский край Литве, Качергинский ушел с частями Красной армии. В июне 1940 г. вся Литва была оккупирована советскими войсками, и Качергинский вернулся в Вильнюс, где по мере возможности участвовал в еврейской культурной жизни.
После нападения Германии на СССР Качергинский скрывался в окрестностях Вильнюса. Весной 1942 г. он оказался в Виленском гетто, где принимал участие в работе подпольной организации, спасал от уничтожения еврейские рукописи, старые книги, музейные редкости, которые узники прятали в особом бункере (после войны около 5000 единиц спасенных сокровищ попали в нью-йоркский ИВО). В сентябре 1943 г. Качергинскому удалось бежать из гетто; сражался в партизанском отряде. Он вернулся в Вильнюс в июле 1944 г., когда город был освобожден от немцев.
В начале 1946 г. Качергинский, разочарованный отношением советской власти к идее возрождения еврейской культуры, уехал в Польшу. Работал в Лодзи в Центральной еврейской исторической комиссии. Став сионистом, вступил в партию "Поалей Цион" и непродолжительное время редактировал ее варшавский еженедельник [Ундзэр ворт] ("Наше слово"). Выпустил сборник [Ундзер гезанг] («Наша песнь», Варшава, 1946). После погрома в Кельце он покинул Польшу и в конце 1946 г. поселился в Париже.
После войны вышли в свет подготовленные Качергинским книги: [дос гезАнг фун вИлнэр гЕто] («Песнь Виленского гетто», Париж, 1947), где собран ценнейший еврейский фольклор из гетто; сборник документов [хурбм вИлнэ] («Разрушение Вильно», предисловие М. Вайнрайха, Н.-Й., 1947) и его воспоминания [партизАнэн гейен] («Партизаны идут», Буэнос-Айрес, 1947). Был составителем сборника [лИдэр фун гЕтос ун лАгерн] («Песни гетто и лагерей», предисловие Г. Лейвика, Б.-А., 1949).
В 1948 г. Качергинский был делегатом учредительного съезда Еврейского культурного конгресса. На ликвидацию еврейской культуры и литературы в Советском Союзе он откликнулся публицистической книгой [цвишн hАмер ун сЭрп] («Между молотом и серпом», Париж, 1949).
В мае 1950 г. Качергинский переселился в Буэнос-Айрес и организовал там издательство [кИем] ("Существование"), публиковал литературные и публицистические произведения в периодической печати. Написал драму [цвишн фАлндике вэнт] («Среди падающих стен», 1950), посвященную Катастрофе. Широкую известность приобрело издание его воспоминаний [их бин гевЭн а партизАн. ди грИнэ лэгЕндэ] («Я был партизаном. Зеленая легенда», Б.-А., 1952).
Шмарьягу Качергинский погиб в авиакатастрофе. В память о нем был издан сборник [шмЭрке качергИнски Ондэйнк-бух] («Книга памяти Шмерке Качергинского», Б.-А., 1955).

история Еврейского антифашистского комитета
еврейские писатели и поэты
к оглавлению "Живого идиша"
на главную страницу сайта