18 сентября 2004 года в Минске в возрасте 91 года скончался еврейский
писатель и поэт Гирш (Григорий) Релес - последний из могикан литературы на идиш в Белоруссии.
==============================================
"Новости недели", 15 апреля - 15 мая 2003 года
Илья Злотник (Ришон ле-Цион)
ПОЭЗИЯ, ТВОРИМАЯ ТОЛЬКО НА ИДИШ
С творчеством Гирша Релеса мне довелось впервые
познакомиться в середине 1930-х годов. В журнале "Штерн", редактором
которого был Изи Харик, я обратил внимание на подборку стихов
нового для меня автора о школе, учителях и детях, родной
природе. На меня, тогдашнего студента Минского еврейского
педагогического техникума, они произвели неизгладимое
впечатление благодаря удивительно поэтичным образам.
Эти строки я до сих пор помню: "Под ласковым ветерком
яблоньки на ветвях, будто в колыбели, убаюкивают свои
плоды. Чтоб поспевали, милые, наливаясь соками всеми..."
Вскоре мне посчастливилось с Гиршем познакомиться лично. Довелось даже присутствовать на заседании еврейской секции Союза писателей Белоруссии,
где обсуждалась подготовленная к изданию первая книга
стихотворений Релеса. Как водится, отмечались
ее достоинства и недостатки. Но все маститые литераторы
выказывали веру в творческий потенциал молодого поэта, в его
талант и трудолюбие.
В послевоенные годы мы с Релесом вместе преподавали в минской школе рабочей молодежи. Наша дружба еще более окрепла.
А времена наступали очень мрачные, непредсказуемые. Начался
крестовый поход на "безродных
космополитов", репрессии, гонения на людей, имевших
даже малейшее отношение к
еврейской культуре. Ликвидирован еврейский гостеатр
БССР. Книги на идише изымались из библиотек. Дошло до того,
что на одном из съездов компартии Белоруссии ее первый
секретарь назвал Шолом-Алейхема мелкобуржуазным
националистом.
Когда Гирша исключили из Союза писателей, я старался как можно чаще
бывать на частной квартире, где он снимал угол. Пытался его подбодрить. А он мне как-то признался, что у него на "черный
день" или ночь всегда наготове буханка черного хлеба и кулек с
папиросами. Но он не перестал писать на мамэ-лошн, хоть и
надежды не было на то, что когда-нибудь его творения увидят
свет.
Но наступили наконец другие времена. И еврейский поэт
получил возможность (правда, недолгую) публиковаться на
идише. Его стихи, рассказы, автобиографическая повесть "Над рекой
Ульянкой, воспоминания, драма "За кулисами" издавались в
Москве и Минске в переводах на русский и белорусский языки.
Произведения Релеса повествуют о трагических судьбах еврейских местечек и их жителей после Второй мировой войны, о не менее трагической участи еврейских
писателей в годы сталинских репрессий, о проблемах воспитания
послевоенного поколения...
Но главное в его творчестве – поэзия, творимая только на
идиш. У Гирша Релеса есть читатели не только в республиках
бывшего СССР, но и в США, Израиле, Великобритании.
В одном из недавних интервью у поэта спросили: Если бы судьба заставила
вас покинуть Беларусь, какую страну вы бы выбрали?"
"Естественно, Израиль!" - ответил он. И далее стал рассуждать: "Не
смог принять решение ехать в Израиль. Подумал, что буду
скучать по Беларуси. Природе здешней. Для меня белорусское
еврейское местечко (такое, как родные Чашники)- это всё".
Гирша Релеса по праву именуют патриархом и корифеем еврейской литературы в
Белоруссии. А еще он незаменимый преподаватель в группах изучения
идиш.
Дорогому другу, которому 23 апреля исполняется девяносто лет, желаю
доброго здоровья и большого вдохновения для новых творческих
достижений.
Родом Гирш Релес из Чашников Витебской области. В местечке была только белорусская школа-семилетка. В школьной стенгазете появились первые стихи Гриши Релеса - на белорусском языке.
Отец Лейба Релес - меламед, обучавший еврейских детишек не в хедере, а на дому, - сыну на всю жизнь посоветовал: "Пиши на родном языке. Только тогда нужные слова найдутся".
Первое стихотворение на идиш ученика седьмого класса Гирша Релеса было опубликовано в еврейской молодежной газете [Юнгер Арбэтэр] ("Молодой рабочий") в 1930 году.
Когда поэта спрашивают о самом радостном дне в его жизни, он отвечает не задумываясь: "Когда в журнале "Штерн" была опубликована первая подборка моих стихотворений".
В еврейскую секцию Союза писателей БССР Г. Релеса принимают в 1936 году по рекомендации Изи Харика и Зелика Аксельрода. Но уже в сентябре 1937-го Харик будет репрессирован и военной коллегией Верховного суда СССР 28 октября приговорен к высшей мере наказания. На следующее утро приговор приведен в исполнение. Не успев закончить следствие, расстреляли и ответственного секретаря журнала поэта З.Аксельрода.
Релеса исключают из Союза писателей БССР, увольняют из редакции журнала "Вожык" ("Ёж"). С превеликим трудом удалось ему устроиться в корректорскую типографии. И еще в вечерней школе рабочей молодежи удалось поработать выпускнику Витебского педтехникума и литературного факультета Минского педагогического института.
Народный поэт Беларуси Рыгор Барадулин с 1960 года переводит на белорусский язык стихотворения и поэмы еврейского поэта. Говорит про друга: "Каким-то чудом уцелел он от предвоенного и послевоенного хапуна. Его еще юмор спасал. Смех сквозь слезы..."
Недавно Гирш Релес написал мне в письме: "Я много разьезжал по местечкам Белоруссии. Отображал жизнь евреев, чудом в живых оставшихся после войны. Мои очерки об этом публиковались в журнале "Советиш геймланд". Затем они составили книги: [Ибэр вАйсрусише штЭтлэх] ("По белорусским местечкам"), [Унтэр фрИдлэхн hимл] ("Под мирным небом"). А всего у меня 19 книг. Из них на идише только четыре. Но во всех моих произведениях тематика еврейская. В этом году 23 апреля мне исполнится 90 лет. Дата очень грустная. Но я благодарен Всевышнему за то, что он столько мне отмерил. Я и не надеялся, что столько проживу".
И я, давний почитатель творчества патриарха еврейской литературы, вовсе не самый способный ученик в его группе по изучению идиш, бесконечно благодарю Всевышнего за то,что он оберегает нашего народного поэта.
Еще я молю Всевышнего, чтобы язык идиш был жив. Ибо без него Гирш Релес своей жизни не представляет.
Публикуем подстрочники двух новых стихотворений Г. Релеса.
БАРАБАНЩИК
Я не шагаю по дворцам,
Мои ценители глухи.
Барабаню я, чтобы барабан лопался,
Как говаривал Моше-Лейб.
Пусть теперь уже никто не услышит
И не сможет меня понять –
Если ты барабанишь для себя одного лишь,
Всё же веселей идти.
ТАКАЯ СУДЬБА
Уже давно дом сошел с фундамента.
Заброшенных и лишенных хозяина
Есть тут несколько деревьев,
Погрязших по колено в глубокой траве,
Отчужденных, и не тянет сюда никого.
Только во второй половине лета
Больше выделяется одно из них –
То, что возле холма там, в стороне.
Следы ведут тогда к нему только,
Всякий сорванец только к нему пристает...
Тогда за все остальные деревья
Козлом отпущения бывать ему суждено.
Кольями бьют его (дерево) по всем частям тела,
Тянут за ветви его беспрестанно,
И – случается – переламывают их
Безжалостной рукой.
Спрашивается, что же можно к нему иметь?
Почему такое (наказание) именно этому дереву?
Потому, что его яблоки сладки, как мед
И вкус их очарователен.
А вот стихотворные переводы Нателлы Горской (опубликованы в журнале
"Мишпоха", №2, 1996 г.)
СПРАШИВАЕТ МАЛЬЧИК
- Говорят, нежны березы в платьях белых,
А они друг друга хлещут оголтело...-
Мальчик мне сказал во время бури.
- Говорят, у кленов кудри шелковисты,
А сейчас на ветках стали дыбом листья...-
Мальчик мне сказал во время бури,
И дубы на великанов не похожи -
гнутся до земли, трясутся мелкой дрожью...-
Мальчик мне сказал во время бури.
Ну попробуй растолкуй ему, что в бурю
Ужас по земле идет - хозяин хмурый,
И покорные деревья, словно слуги,
Перед ним дрожат, дрожат в испуге...
КРУГОВЕРТЬ
Порой я пугаюсь препятствий,
И в сторону тянет свернуть.
А, впрочем, чего мне бояться -
Окончится скоро мой путь.
Вплывая в спокойную заводь,
Я парус дырявый спустил.
Ведь мне уже больше не плавать -
Зачем выбиваться из сил?
Куда-нибудь лодка причалит,
В прибрежные ткнется пески...
Но вдруг среди зыби печальной
Гудеть начинают виски.
И память, как будто проснувшись,
Заводит свою канитель,
И шквал огорчений минувших
Вот-вот меня бросит на мель.
И, все начиная сначала,
Я жажду подводных камней,
И жду настоящего шквала,
И сердце стучит все сильней.
И вот уже я в круговерти,
И волны швыряют меня...
Так было. Так будет до смерти -
Борьба до последнего дня.
Релес – поэт, который пишет сегодня на идиш, а говорит
по–белорусски. Он был знаком с Купалой, Коласом, Бедулей, Мавром, Бровкой, Глебкой, Кулешовым... Участвовал в I пленуме Союза писателей СССР по поэзии, который проходил в Минске. В 1934 году в писательский союз его принимал Лыньков. Рыгор Львович (так обычно к нему обращаются) родился в местечке Чашники на Витебщине, живет в Минске и скоро отметит свое 90–летие. Он работал педагогом, был штатным сотрудником "Вожыка", многих других журналов и газет. На его счету два десятка изданных книг. Среди последних – "В краю светлых берез", "З тых жа крынiц" (переводы с идиш Бородулина, Вольского и др.). Трижды в неделю Релес читает лекции по идиш. По ночам из–за бессонницы "от корки до корки" прочитывает кипу газет. Улыбчивый, добродушный и интересный собеседник, он всегда рад гостям в своем доме...
– Рыгор Львович, чем памятно вам детство?
– Мечтал иметь коньки, салазки. Папа не мог мне этого купить. Зимой я ходил в галошах, с обернутыми тряпками ногами. Другие дети гуляли на улице, а я через 20–30 минут должен был бежать домой – отогреваться. Как в ту пору многие мальчишки, мечтал сначала стать командиром, военным. А уже в 12 лет – поэтом. Стихи меня никто писать не учил. Мой литературный наставник –– поэзия.
– Вы пережили эпоху сталинизма. Что запомнилось?
– Я вам скажу честно – лучше этого не помнить. И не дай Бог пережить снова. Мы с друзьями собрали чемоданы и ждали, что за нами в любую минуту придут. Особенно тяжело было ночью – хватали ведь, как правило, по ночам. Хотя мы, конечно, понимали, что если все же придут, то чемоданы нам уже не понадобятся.
Мы умудрялись сохранять в себе при этом чувство юмора, просто что–то человечное. В вестибюле Союза писателей висел большой плакат с надписью: "Пишите правду!" Многие, завидев его, тихо приговаривали: "Мало не будет!.." На здании Министерства госбезобасности висел огромный лозунг: "Если враг не сдается – его уничтожают!" А потенциальным врагом народа в ту пору был практически каждый.
– Какова была атмосфера на тогдашних писательских собраниях?
– Она была страшная. Помню, как один писатель часто говорил – на полном серьезе: "Ну, хлопцы, давайце будзем ворагаў раскрываць!" И что самое ужасное – раскрывали ведь. Планомерно, по разнорядке: сколько надо – столько и раскрывали. Вспоминается в связи с этим случай, когда "новой жертвой" на одном из собраний оказался поэт Сымон Баранавых. Его стали за что–то там клеймить, называть врагом народа, не обращая внимания на его оправдания. Но тут за него заступился Купала: "Шаноўнае спадарства! Давайце апошнi раз паслухаем, што скажа спадар Баранавых. Мне падаецца, што зараз ён павiнен сказаць праўду!" Баранавых еще раз повторил те же слова в свое оправдание. Янка Купала поднялся и говорит: "Вось бачыце, ён сказаў праўду!" Авторитет Купалы сыграл свою роль, и поэта оправдали. Но, к сожалению, позже он все–таки был репрессирован...
Не знаю, имею ли я право осуждать чью–либо судьбу. Но тогда, при Сталине, у меня было одно желание – умереть своей смертью, а не попасться в лапы эмгэбэшникам. Приходилось на разных собраниях говорить не всегда то, что думал, лицемерить. Выходя с таких собраний, я проклинал себя. После успокаивался и понимал, что по–другому нельзя – так делали многие. Кто ж хотел умереть, да еще такой смертью, какой умирали тогда несогласные? Я сидел на таких собраниях и боялся потерять сознание, ведь могли подумать, что я враг народа. Поэтому я мало на них ходил. Вы, конечно, можете подумать, что я преувеличиваю, потому что не жили в то жестокое время...
– Какие недостатки в людях не терпите?
– Вранье, грубость, хамство, зависть. И – скажу вам честно – антисемитизм. Я вот с такого возраста (показывает рукой на уровне колена –– Г.Л.) –– интернационалист. Еще будучи ребенком, ходил вместе со сверстниками по хатам на Рождество, и мы колядовали. Мне тоже давали угощения. В детской среде никто никого не делил по национальностям. Вообще я не терплю, когда человека унижают только за принадлежность к конкретной нации. Каждая нация имеет и хороших, и плохих людей.
– Расскажите про свои встречи с Купалой или Коласом.
– Понимаете, я был слишком молод, и не хочу теперь приписывать себе панибратство с классиками. Видел одного и другого в Союзе писателей, на творческих вечерах, в редакциях. Мы здоровались, но дальше обмена вопросом "Как живете?" дело не доходило – я держал дистанцию. Да и у обоих были свои компании, или, как теперь модно говорить, тусовки, свое окружение.
Не секрет, что наши первые народные поэты были людьми обеспеченными. Купала очень любил играть в карты, но ему редко везло. Играли в основном на деньги. И когда у кого–то из купаловского окружения возникали материальные проблемы, то шли к поэту играть в карты. Он, может, и догадывался, но был слишком добр, чтобы обижаться на эти вещи.
– Ваши любимые поэты и писатели?
– Из еврейских – Изи Харик, Шолом-Алейхем. Люблю также Есенина, Короткевича, Купалу, Панченко, Маяковского, Уткина. Нравится проза Брыля, Чарота, Коласа (хотя безгранично люблю и его поэму "Новая Зямля")...
– Прислушиваетесь ли вы к кому–либо, когда принимаете серьезное решение?
– Я не помню, чтобы я вообще принимал такие решения. Не смог принять решения ехать в Израиль – подумал, что не смогу без Беларуси, без здешней природы. Тут мои мечты, радости, грусть. Для меня белорусское местечко (такое, как родные Чашники), его быт, нравы – это все. Тянуло ехать – убегать – тогда, при Сталине. Но даже за такие мысли могли расстрелять. А когда "вождя народов" не стало, подумалось: чего теперь убегать, всегда успею. Мне дали квартиру: пиши, что хочешь, и печатай, где хочешь. К тому же я не верил, что в Израиле увижу такие же рассветы и переходы весны в лето и лета в осень...
– Какой вы видите Беларусь в будущем?
– Не знаю, но Беларусь будет – в этом я уверен.
...Когда я спросил у писателя, почему он не едет теперь, то услышал: "Видишь этот старый шкаф? Он стоит на месте. А тронь – развалится..." Провожая меня до дверей, хозяин дома поделился планом, что хочет перечитать "Войну и мир". И добавил: "Надеюсь успеть..."
