אקטיאר בנימין זוסקין
АКТЕР ВЕНИАМИН (БиньЁмин) ЗУСКИН
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Зускин Вениамин Львович (28.4.1899—12.8.1952), еврейский актёр и режиссёр. Родился в Поневеже (Паневежис, Литва). Учился в хедере, в 1911 г. поступил в реальное училище. В 1915-м при высылке евреев из Прибалтики попал в Пензу, где продолжал занятия в училище и играл в любительской театральной студии. В 1920 поступил в Свердловский (Екатеринбургский) горный институт, в 1921-м перевелся в Московский горный институт, в том же году был принят в студию Государственного еврейского камерного театра (с 1925 ГОСЕТ) и спустя три месяца зачислен в труппу. Вместе с С.Михоэлсом участвовал в первой постановке театра в Москве - «Вечер Шолом-Алейхема». В 1922 г. сыграл главную роль Бобэ-Яхнэ (Бабы-Яги) в «Колдунье» А.Гольдфадена. Идущие от системы А.Грановского органичная взаимосвязь слова и жеста, пластики и ритма движений, гротесковая заостренность игры и ироническая отстраненность от воплощаемого образа В.Зускин обогатил психологической мотивацией общего рисунка роли, естественностью сценического поведения, порождавшей впечатление темпераментной импровизации. Искусство Зускина отличалось высоким артистизмом, мастерством перевоплощения, музыкальностью и пластической выразительностью. Мягкий юмор придавал лирическую окраску трагическим противоречиям местечковой жизни; в своих суетливых героях, поглощенных мелкими будничными заботами, актер открывал для зрителя их подлинную душу мечтателей и поэтов. В течение почти всей сценической деятельности Зускин был партнером Михоэлса. Они воплощали две стороны национального характера: рядом с драматически приподнятыми и философски отстраненными героями Михоэлса шли неунывающие, земные, немного грустные и тоже одержимые мыслью о недостижимом персонажи Зускина. Его важнейшие роли: Сендерл-Баба («Путешествие Вениамина III» Менделе Мойхер-Сфорима, 1927), сват Соловейчик, Гоцмах («200 тысяч», «Блуждающие звёзды» по Шолом-Алейхему, 1940), Шут («Король Лир» У.Шекспира, 1935), сват Бадхен («Фрейлехс» З.Шнеера, 1945), партизан Ляхович («Леса шумят» Линькова). Актер снимался в фильмах "Человек из местечка" (1930), "Граница" (1935), "Искатели счастья" (1936), "Непокоренные" (1945).
В.Зускин выступал также как режиссёр.
С 1935 г. преподавал в театральном училище при ГОСЕТе. Народный артист РСФСР (1939), лауреат Сталинской премии (1946). Награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалями. После гибели Михоэлса в январе 1948 г. Зускин недолго возглавлял ГОСЕТ.
23 декабря 1948 г. он одним из первых деятелей Еврейского антифашистского комитета был арестован. Расстрелян 12 августа 1952 г.
Лит.: И.Добрушин, "Биньёмин Зускин", М.,1939; Краткая еврейская энциклопедия, т.2, Иерусалим, 1982.
Предлагаемые страницы я получил в апреле 1999 года от художника Бориса Матвеевича Калаушина. Он тогда уже сильно болел, в очередной раз ложась в больницу, передал мне кусочек о разговоре с Вениамином Зускиным из своих неопубликованных мемуаров.
В последнее время вышло несколько исследований по материалам КГБ, в которых в той или иной степени речь идет о закрытии ГОСЕТа, об убийстве С.Михоэлса, аресте В.Зускина и т.д. Это книга Г.Костырченко “В плену у красного фараона: Политическое преследование евреев в СССР в последнее сталинское десятилетие” (М.,1994), “Верните мне свободу!”: Мемориальный сборник документов из архивов бывшего КГБ” (М.,1997) с делом В.Зускина и, наконец, книга В.Левашова “Убийство Михоэлса”, выпущенная в серии “Русские тайны” (М.,1998). Но ни в одной из них нет ни слова о том, что Сталин хотел отправить ГОСЕТ в Израиль.
Не нашел я упоминаний об этом разговоре ни в автобиографической прозе А.Мариенгофа, ни в “Амбарных книгах” Евг.Шварца, не писала об этом и Е.Катерли. Но у меня нет никаких сомнений в том, что такой разговор произошел. Да и с какой стати его надо было бы выдумывать Калаушину? Он лицо совершенно незаинтересованное. Вероятно, когда материалы из архивов КГБ будут более доступны, найдется объяснений и этой загадки.
Напомню краеугольные даты предшествовавших и последующих событий.
Соломона Михоэлса убили 13 января 1948 года, Израиль был провозглашен 14 мая, гастроли ГОСЕТа им. С.Михоэлса в Ленинграде проходили в июне, во время которых и происходил это разговор, а 14 ноября следующего, сорок девятого, был закрыт ГОСЕТ, как и все остальные действовавшие тогда еврейские театры.
День был ясный, солнечный, у стола в шезлонгах расположились дамы, с Тамарой Даниловной и детской писательницей Катерли, а чуть сбоку - Евгений Шварц с дочерью, а в голове стола драматург Исаков и Анатолий Мариенгоф оживленно обсуждают театральные новости с только что приехавшим москвичом, режиссером Зускиным.
Только что сняли какие-то пьесы в московских театрах, репетиции не дожили до премьер, и эти новости очень волнуют наших драматургов. Один Шварц невозмутим, он верит в свою звезду и в звезду Николая Акимова.
Невозмутим и Зускин, он больше похож на министра, чем на режиссера.
Импозантно сидит в шезлонге, выставив вперед ногу в изящном ботинке, откинувшись на спинку и являя взору роскошную рубашку с великолепным галстуком, со сверкающей защепкой с бриллиантом; одна рука отведена эффектным жестом с папиросой, дымящейся голубым дымком и в длинном мундштуке, другая рука выводит в воздухе фиоритуры, рисуя символические знаки, синонимы рассказываемого; мелькают блестками и огромные запонки на широких манжетах; он выглядит настолько комильфо, как будто бы только что с дворцового приема.
Импозантен и его рассказ, эффектный и величественно плавный; я никогда не слышал более респектабельных интонаций, богатых модуляций, разве что у Качалова, барски великолепного и актерски игривого; дойдя до какой-то степени возникающего пафоса, катарсиса, Зускин устало снижает тон, как бы вспоминая, что он не на сцене - и снисходя до немногих слушателей, завершает импровизированным полувздохом, как бы отстраняясь от сказанного, полуиронически, полупокровительственно, снижая пафос, но оставаясь на Олимпе...
- А Еврейский театр? - волновался Исаков. - Я слышал, Еврейский театр переезжает в Израиль?
- Как можно, - актерски переливчато рассмеялся Зускин, - московскую публику - и оставить без Еврейского театра?!?
Он медленно отряхнул пепел и сделал жест рукой, означавший - “никак невозможно”.
- Но я все же слышал, - Исаков был настойчив, - что Еврейский театр переезжает в Тель-Авив...
- Вот об этом мы и ведем переговоры, - вельможно обронил Зускин.
- С кем?
- Как с кем? С правительством, со Сталиным, - в этом была актерская кульминация: слова “со Сталиным” Зускин произнес обыденно, тихо, без нажима, как бы давая понять, что вести переговоры со Сталиным - для него дело обыденное, простое.
На миг все смолкли, оценивая значение сказанного.
- Торги с властями опасны, - неожиданно произнес Евгений Шварц, как будто читая какой-то эпиграф (или эпитафию)...
- Почему же? - встрепенулся Зускин. - Мы выдвинули требования разумные, обоснованные, взаимно-приемлемые. Мы выдвинули условия, при которых наш театр сможет эффективно работать - и в Тель-Авиве, и в Москве.
- И там и здесь?
- И здесь, в Москве, и там, в Иерусалиме и Тель-Авиве... разумно сохранить наши обычные сезоны в Москве - скажем, с сентября или октября до первого мая, - а май-июнь-июль-август давать гастроли там, там это время для спектаклей наиболее эффектно, а для москвичей - наш привычный сезон.
- Ох, и жарища там, наверное!
- Жара - да, но там она переносится легко... Хотя многие ее боятся, боятся ехать... Но это пойдет! Многие боятся бросать московские квартиры... Так мы добились - (многозначительная пауза) - чтоб нам оставили квартиры в Москве - дали новые квартиры в Тель-Авиве.
- Ого! - воскликнул Исаков. - Не слишком ли жирно?
- Нет. Просто вполне разумно...
В это время Израиль был вопросом номер один. Великобритания не хотела отдавать оккупированную зону. Израиль добивался независимости, СССР признал Израиль первым - в первый час провозглашения независимости, немедленно начал снабжать Израиль оружием, добивался признания независимого Израиля в ООН, требовал убрать английские войска, передать Израилю Иерусалим...
Современная история любит неожиданные зигзаги. У Сталина с Израилем не получилось того, что получилось с “советизацией” Чехословакии. По разумению Сталина - “кто не нами, тот враг”. Кто “не выполнил задания” - “изменник”, “враг народа”. Члены Еврейского комитета были арестованы и расстреляны. Жена Молотова П.Жемчужина была сослана в лагерь...
В 1968 году Альтман открыл в ЛОСХе свою выставку и показал на ней портрет В.Зускина “В роли доброго ангела в спектакле "Десятая заповедь” и известный портрет С.Михоэлса (1927). В трактовке Альтмана это прежде всего местечковые евреи-актеры, каковыми они и были, - не шекспировский король Лир, не тот элитарный вельможа, каким явился перед нами в Комарово импозантный Зускин, - в трактовке Альтмана это местечковые евреи, упорные трудяги, способные выполнить любую роль. Сродни портным или молочникам из пьес Шолом-Алейхема, скособоченно-косолапые, но способные на все. Элегантность элитарного Зускина даже как-то вырвалась из этой сути. Но это была маска актера. Трудоемкое карабканье верх, затем - крах...
1999
Б.М.Калаушину более всего запомнилась “поза” Зускина, возможно, с годами несколько трансформированная в памяти, как наиболее яркая черта. Для меня самое важное - переговоры ГОСЕТа и В.Зускина, после гибели С.Михоэлса ставшего художественным руководителем театра, о несостоявшейся работе в Израиле. Есть в этом отрывке и небольшие исторические погрешности, о которых я говорил художнику. Но более подробный разговор откладывался на осень. Да так и не состоялся.
Публикация и комментарии
Евг.Биневича
-----------------------------------------------------------------------
Источник: jew.spb.ru
ВСПОМИНАЯ 1948...
Уважаемая редакция газеты "Ами"!
Пишет вам актриса (пока еще действующая), бывшая актриса Московского Государственного еврейского театра (ГОСЕТа), которая, поступив в его студию в 1934 году в 16 лет, проработала там до самой ликвидации театра 16.11.1949 года.
Я не могу не отозваться на публикацию в вашей газете за 15 февраля 2000 года. Еще и еще раз перечитываю статью Евгения Биневича, где он предлагает читателю ознакомиться с материалом, который ему передал художник Б.Калаушин из своих неопубликованных мемуаров. Речь идет о Зускине Вениамине Львовиче, о его разговоре с видными деятелями культуры в Комарове в 1948 году, и о том, был ли такой разговор вообще.
Чтобы читатель мог об этом судить, я просто хочу немного рассказать о том времени, положении и состоянии, в котором тогда находилась труппа.
Московский Государственный еврейский театр после убийства Соломона Михоэлса впервые выехал без своего многолетнего руководителя на гастроли в Ленинград... Зускин Вениамин Львович впервые поехал в качестве художественного руководителя театра. Положение театра уже тогда было критическим: зарплату не платили, а давали по 5-10 рублей. Зускина каждый раз вызывали (пока) в министерство культуры, говорили, что он плохо ведет дело, ибо зрители плохо посещают театр. За нами, актерами, часто тащился "хвост".
Помню, однажды я шла на работу и по дороге встретила актрису Фридман, и мы вместе пошли в театр, разговаривая о чем-то. Вдруг она мне говорит: "Ну да, как в песне, - и понизив голос, - мэ гейт нох ундз (вслед за нами идут)", на что я ответила чуть громче: "Я тоже знаю эту песню".
Итак, мы приехали в Ленинград в мае месяце. Театр приняли хорошо, залы были полными. Мы получили какие-то деньги, но надежды на выживание не могло быть - ведь для чего-то же "убрали" Соломона Михайловича. На Зускина руководство театром легло тяжелым бременем. Он был блестящим, неповторимым актером, но не мог руководить таким театром, да еще в такое время, когда "сверху" не помогают, а наоборот ищут зацепку к чему-нибудь придраться. Вениамин Львович не только потерял свой юмор, он потерял покой.
Теперь по поводу разговора о Тель-Авиве. Мы приехали в Ленинград, кажется, к концу первой декады мая. Хорошо помню, тогда был выходной день - воскресенье, у нас был дневной спектакль "Фрейлехс". Я и Сарра Фабрикант сидели рядом и гримировались. Зашел артист Яша Цыбулевский и, подойдя ближе к нам, сказал: "Сейчас слушал радио, сказали, что образовалось Государство Израиль, и что мы его признали". Мы только повернули к нему головы, но даже не знали, как реагировать.
Вероятно, это было 14 мая, в день провозглашения Государства Израиль, во время, когда мы боялись друг с другом о чем-то делиться. И это был единственный раз, когда мы в театре слышали слово "Израиль". Мог ли Зускин говорить в то время в Комарове о Тель-Авиве, когда в театре вообще боялись произносить что-нибудь подобное?
Вениамина Львовича Б-г одарил таким обаянием, таким юмором, за что его все обожали. И я бы охотно поверила, что в добрые времена, когда в театре все было хорошо, когда в 1946 году за спектакль "Фрейлехс" Михоэлс, Зускин и художник Тышлер получили Сталинскую премию, Вениамин Львович мог бы пошутить, что театр будет работать и жить в Москве и Тель-Авиве и что в ближайшее время еще прокатится в Америку. Такие шутки были в его характере. Но чтобы Зускин в 1948 году так шутил, этого он не мог бы сделать даже дома, в самой близкой компании. В театре, я утверждаю, разговоров о Тель-Авиве никогда не было, и быть не могло.
Теперь о "портрете" Зускина: "являя взору роскошную рубашку с великолепным галстуком, со сверкающей защепкой с бриллиантом; с папиросой... и в длинном мундштуке; ... мелькают блестками и огромные запонки на широких манжетах..." и т.д. Вениамин Львович не только не имел бриллианта, но даже его изящная жена - актриса нашего театра - Эда Берковская, которая одевалась с большим вкусом, но очень скромно, никогда не имела никакого бриллианта. А "огромные запонки с мелькавшими блестками" Зускин никогда бы не надел. Насчет мундштука не знаю: Вениамин Львович был некурящий. Мог, очень редко, вдруг попросить папиросу у рядом сидящего собеседника, если тот курил, но для баловства. Он всегда был опрятно одет, но не вызывающе. Жили очень скромно - больших возможностей не было ни у Михоэлса, ни у Зускина.
Чтобы это было понятно, я расскажу один маленький эпизод, который произошел еще тогда, когда в театре было все хорошо и благополучно. У меня с Эдой Соломоновной были очень теплые отношения и, несмотря на разницу в возрасте, она иногда со мной делилась.
Однажды мы сидели рядом на репетиции, и в перерыве Эда вдруг говорит: "Вчера мы с нашими друзьями были в гостях у их родственников. Б-же мой! Какой богатый дом, какая мебель, какие люстры и все, что в доме, кричит о богатстве. А стол был накрыт, как будто они ждали сто человек". "А кто они? - спросила я. "Не знаю, наверное, работники торговли. - И Эда продолжала. - Мы после этого богатого дома пришли домой, и Зуса (Зускина Михоэлс и его жена звали "Зуса") говорит: "Как хорошо, что мы уже дома. Пусть у нас небогато, но зато уютно и легко дышится...".
Вторые гастроли в Ленинграде в декабре 1948 года состоялись уже без Зускина. Он объявил, что болен и не может ехать с нами. У себя дома он репетировал с актерами, которым передавал свои роли. Эда приходила расстроенная и говорила мне об этом с болью в сердце. Никто, кроме тех актеров, которых он вызывал к себе, не должны были знать об этом, чтобы не было паники, догадок.
Когда я навестила его дома, он лежал на кушетке, как будто просто прилег, больным не выглядел, только озабоченным. По дороге в театр Эда Соломоновна сказала: "Я ничего не понимаю, он просто с ума сошел, говорит, что болен и не может ехать, а я не понимаю, чем он болен".
И никому в голову не пришло, что у Зускина взяли подписку о невыезде, что как только театр уедет, этого любимца публики и всего театра, этого остроумного, доброго, веселого человека заберут ночью из больницы, завернутого в одеяло, и уничтожат в застенках Лубянки.
Очень больно, когда после такой трагедии выдумывается всякая напраслина, и думаю, что скоро будут еще отзывы и дополнения. Мария Котлярова
---------------------------------------------------------
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ВДОГОНКУ
1 февраля 2000 года на Седьмой международной конференции по иудаике, проходившей в подмосковном Королеве, я делал доклад "Загадки еврейского театра". Последней из них была загаданная Б.М.Калаушиным. Потом была публикация в "Ами" (№3). Но еще до публикации я опрашивал кого мог - не слышали ли они о чем-нибудь подобном. Списался со своим сокурсником, который тогда жил и работал в Донецке, а теперь - в Израиле, Борисом Смирновым, успевшим еще побывать студентом первого курса театрального училища при ГОСЕТе. Созвонился с Марией Ефимовной Котляровой, единственной уже актрисой ГОСЕТа, оставшейся в России. Встречался с Матвеем Гейзером, написавшим три книги, так или иначе затрагивающие жизнь московского еврейского театра и встречавшегося со многими актерами этого театра. И никто из них не слышал о том, что Сталин готовил театр для жизни или гастролей в Израиле. Мало того, они сомневались, что нечто подобное вообще могло быть. И только завлит театра "Шалом" Ефим Захаров сказал, что смутно помнит какой-то слушок об этом.
Но несмотря ни на что, как бы там на самом деле ни было, повторюсь, Борису Матвеевичу Калаушину никакого резона и никакой корысти не было "выдумывать" эту встречу в Комарово. Я не читал "Memoizes" целиком, но убежден, что художнику и помимо этих двух страниц было что вспомнить и о чем рассказать.
А в письме М.Е.Котляровой я хочу отметить лишь одну неточность. Театр приехал в Ленинград не в первой декаде мая. "Завтра в Ленинград приезжает в полном составе Московский государственный еврейский театр имени С.М.Михоэлса, - сообщал "Вечерний Ленинград" 14 июня 1948 года, - во главе с художественным руководителем, народным артистом РСФСР и Узбекской ССР В.Зускиным". Гастроли и начались в помещении БДТ, где, собственно, в 1919 году театр начинался, 15 июня "Фрейлехсом" и этим же спектаклем завершились 25 июля. То есть, вероятно, о провозглашении Израиля и о его признании Советским Союзом актрисы узнали еще в Москве, а не в Ленинграде, и у правительства было время для возникновения обсуждаемой здесь "идеи".
То есть - "загадка" становится еще загадочнее.
Евг. Биневич
----------------------------------------------------------------------
журнал "Заметки по еврейской истории"
Алла Зускина-Перельман
ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ ПУБЛИКАЦИЙ О МОЕМ ОТЦЕ
От редакции
В нескольких изданиях появились публикации о Вениамине Зускине, содержащие, скажем мягко, необычные сведения о великом артисте.
Я обратился к дочери Вениамина Зускина с просьбой прокомментировать эти публикации. Ниже с любезного разрешения автора публикуется письмо уважаемой Аллы Зускиной-Перельман.
Евгений Беркович
Уважаемый г-н Беркович!
Статья театроведа Биневича мне знакома давно, и в своё время я даже не сочла нужным на неё отреагировать. Теперь я пишу, поскольку Вы прямо просите об этом, а также предваряя вопросы, возможные в будущем, так как двумя сайтами этот бред может не ограничиться.
Итак, Биневич пересказывает воспоминания покойного художника Калаушина, согласно которым Зускин в 1948 году будто бы рассказывал окружившей его компании о возможности частичной работы Московского государственного еврейского театра в Тель-Авиве.
Ни в книге Г.В.Костырченко - серьёзнейшего историка, имевшего доступ ко всем архивам и написавшего в результате глубокого исследования две убедительно документированные книги; ни в Центральном архиве ФСБ РФ, на материалах которых основаны две «хрестоматии» предварительного («Верните мне свободу!») и судебного («Неправедный суд») следствий Зускина и др. и который я изучила досконально и цитирую в моей книге; ни в интереснейшей книге Левашова; ни даже в кратком обобщении этих источников, принадлежащих перу самого Биневича, – нет ни слова о контактах советского еврейского театра с Израилем.
Более того, работая над своей книгой, я сама имела доступ к архивам, содержащим материалы предварительного и судебного следствий моего отца, и там нет и тени ничего подобного.
Тому, кто хоть что-то понимает в тогдашней советской действительности, ясно, что не только нет, но и быть не может.
Вывод Биневича, что, дескать, нигде ничего нет, значит, все-таки где-то что-то было, напоминает пошлейший анекдот (мне даже приводить его совестно, но «с волками жить – по-волчьи выть») о том, что археологи, не найдя при раскопках никакой проволоки, сочли это доказательством наличия в древности беспроволочного телеграфа.
После убийства Михоэлса было так страшно, что Зускин даже с собственной дочерью от первого брака боялся переписываться, а ведь она жила всего лишь в «дружеской социалистической» Польше, где уж там говорить о Тель-Авиве! Дома у нас слово «Израиль» вообще было под строжайшим запретом.
Далее. «Импозантный», «фиоритуры», «эффектный», «величественный», «роскошная рубашка», «огромные запонки», «бриллианты» и прочая завистливая и бессмысленная дребедень в отношении «позерства» моего отца может быть приложена к кому угодно, но только не к Зускину, а если уж к Зускину, то в момент, когда он разыгрывал одну из своих бесчисленных шуток-мистификаций, превративших, в памяти старого больного художника, тактичного и сдержанного Зускина – в эдакого «элитарного вельможу», а скромные запонки – в бриллианты, которых у Зускина и в помине никогда не было.
Неужели о человеке предельно возвышенного духа и предельно трагической судьбы больше, чем мещанские сплетни, и сказать нечего?! Я целиком и полностью согласна со всем, что написала в ответ Биневичу Мария Ефимовна Котлярова. М.Е., как правильно было отмечено тем же Биневичем, ошиблась в датах – в Ленинграде театр действительно был в июне, а не в мае, как она пишет, – но это мелочь. Её ответ полон понимания, любви и глубокого уважения к памяти моего отца.
И ещё. Как смел Биневич написать, что «Зускин карабкался наверх»?! Это «один из ярчайших талантов мирового театра первой половины ХХ века» (слова Борщаговского) должен был куда-то карабкаться?! А величайший в истории театра и еврейства дуэт Михоэлса и Зускина был всего лишь компанией местечковых людей?!
Биневич утверждает, что художнику Калаушину не было никакой корысти выдумывать весь этот бред. Калаушину – может быть, и не было, а вот Биневичу – есть. Сделать из сплетни «неразрешимую загадку» и смаковать эпизод, в центре которого оказался человек на грани непередаваемой трагедии (я девочкой была тогда в Ленинграде и в том доме отдыха и помню отцовское постоянное состояние отчаяния, которое он, может быть, и скрывал иногда под маской), – это под силу только человеку, жаждущему сенсации – любой ценой.
Мне остается выразить недоумение по поводу того, что на столь уважаемом форуме, как конференция по иудаике в России, нашлось место для «загадок» Биневича, для ничем не подтвержденных оскорблений в адрес великого актера, творившего во славу еврейства и поплатившегося за это жизнью.
---------------------------------------------------------------------------
Главы из книги А.Зускиной-Перельман "Путешествия Вениамина" читайте здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.
Репортаж о презентации книги в Москве находится здесь.
В центре Иерусалима есть сквер с плотно растущими вековыми соснами, в тени которых гуляют дети. Название сквера - ТАШИВ, что на иврите означает «1952». В этом сквере стоит стела с начертанными черными буквами фамилиями членов Еврейского антифашистского комитета, убиенными 12 августа 1952 года по личному приказу Сталина.
Ежегодно собираются здесь родственники расстрелянных, видные политические и общественные деятели Израиля, журналисты, писатели, поэты, ученые, артисты, узники Сиона и все те, кто помнит и кому не безразличны судьбы евреев в тот период истории, который современные ученые определили как «поздний сталинизм».
Затянувшееся на три с половиной года (с января 1949 по июль 1952 г.) изнурительное следствие и закрытый суд по "Делу ЕАК" свидетельствовали о сопротивлении, которое оказали члены комитета. Они не пошли на самооговор, не покорились домогательству властей.
12 августа 1952 года были расстреляны С.А. Лозовский, И.С.Фефер, И.С.Юзефович, Б.А.Шимелиович, Л.М.Квитко, П.Д.Маркиш, Л.Я.Тальми, Д.Р.Бергельсон, Д.Н.Гофштейн, В.Л.Зускин, Э.И.Теумин, И.С.Ватенберг, Ч.С.Ватенберг- Островская.
С.Л.Брегман умер в тюрьме, не дожив до конца суда.
С.М.Михоэлс был убит 13 января 1948 года.
В 2001 году встреча собрала более 150 человек из Тель-Авива, Иерусалима, Беэр-Шевы, Хайфы, Ашдода, Петах-Тиквы и других городов. Отрадно было отметить присутствие молодежи. Памятная встреча была организована мэрией Иерусалима
и Национальным управлением по идишской культуре. На митинге, который вел диктор идишской редакции "Коль Исраэль" Михаэль Бен-Авраам, звучали взволнованные речи на идише, русском, иврите. Выступали писатель Ефрем Баух, заместитель мэра Иерусалима Лариса Герштейн, певица Нехама Лифшиц и другие.
От имени семей погибших выступила дочь Вениамина Зускина - Алла Зускина-Перельман:
- За что расстреляли тех, кого мы поминаем сегодня?
За то, что они были членами Еврейского антифашистского комитета, или за то, что они были элитой еврейской культуры?
В 1952 году, то есть почти сразу после Катастрофы, Сталин, при всей его неограниченной власти, не мог себе позволить открыто уничтожить евреев за то, что они евреи.
Комитет стал «юридической крышей»: поручив ему контактировать с Западом, власти интерпретировали затем эти контакты как шпионаж, членов Комитета арестовали, а группу из пятнадцати судили закрытым судом, без защитников, прокурора и свидетелей и тринадцать из них расстреляли по приговору, заранее спущенному сверху.
Хотя 12 августа называют датой уничтожения еврейской культуры, среди этих пятнадцати были и политические и общественные деятели, и врачи, и журналисты, тогда как собственно деятели культуры составляли чуть более трети : четыре поэта, один писатель и один актер. Разрешите мне на примере этого актера, моего отца Вениамина Зускина, показать, что, все таки целью был не Комитет, а культура народа, дух народа. Сам народ.
Я очень далека от утверждения, что пресловутое «За что?» относится к моему отцу в большей или меньшей степени, чем к другим. Сейчас я говорю обо всех расстрелянных и, дорожа памятью их всех, просто хочу на наглядном примере показать, чего стоит все «Дело».
Зускин, мыслящий актерскими категориями, заявил на суде: «Я приходил в Комитет и был статистом». Один из современных нам историков подтверждает, что в Комитете, пока тот реально существовал Зусккин играл незначительную роль, Однако арестован он был в числе первых потому, что оказался одной из ключевых фигур выдуманного «Дела» о Комитете.
Это не парадокс, а часть ответа на вопрос «За что?».
На вопрос судьи о его виновности Зускин сказал:
«Я актер и моя вина в том, что все свое внимание я концентрировал на моей актерской работе». Но ведь актером был и убитый Михоэлс, главный обвиняемый по «Делу»; именно ища на него компромат, чтобы «сшить» «Дело», и арестовали раньше многих Зускина, человека, ближайшему к нему - по театру. В этом театре, как сказано в обвинительном заключении, «подсудимый Зускин вместе с Михоэлсом ставил пьесы, где воспевалась еврейская старина и трагическая обреченность евреев». На основании всего лишь этой фразы человек был расстрелян. Всего лишь? Один из деятелей русского театра говорит: «Я часто думал о их трагических судьбах. И быть может, именно сейчас до конца понимаю, что уничтожили Михоэлса и Зускина не в последнюю очередь как Актеров. Они были страшны сталинскому режиму как артисты, интуитивно, сверхчувством гениев разгадавших само существо этого режима».
Мне кажется, у них было сверхчувство не актеров вообще, а актеров-евреев, накопивших его за две тысячи лет. Актерство лишь помогло наглядно его выразить.
Если когда-то я полагала, что отцу предъявили столь «несерьезное» обвинение, поскольку больше предъявить было нечего, то теперь понимаю, что ошибалась. Больше ничего не требовалось.
Ответ на вопрос «За что» очевиден: за то, что евреи.
